Между Беттиной Брентано, Бетховеном и Гете началась игра, не сделавшая чести Гете, который противопоставил свое безразличие признанной славы восторженному энтузиазму композитора.
Беттина недолго прожила в Вене, но Бетховена оживила встреча с ней. В начале лета 1810 года он работал над Струнным квартетом № 11 (фа минор, опус 95) — великолепным и мрачным произведением, построенным на мощных антагонизмах и завершающимся торжественной частью, которая во многом напоминает увертюру к «Эгмонту». «Счастье преследует меня, — писал он Цмескалу 9 июля 1910 года, — и по этой самой причине я уже боюсь нового несчастья».
Счастье? Наверное, это его встреча с Беттиной, которой он всё еще ослеплен. Несмотря на денежные проблемы (его меценаты, разоренные войной, не хотят выплачивать ему содержание — «Есть ли что-нибудь более мелкое, чем наши великие», — ворчит он), к нему вернулась надежда. Влюблен ли он в Беттину? Письмо, написанное им 11 августа 1810 года, не оставляет сомнений на этот счет: «Весна этого года — самая прекрасная, — это я говорю и чувствую, — так как я познакомился с Вами». Она «ангел», он зовет ее «дорогая Беттина», справляясь попутно, не говорила ли она о нем с Гете… «С тех пор, как Вы уехали, я пережил досадные часы, мрачные часы, когда нельзя ничего делать». Если это не любовь, то очень похоже.
Людвиг наверняка не знал, что за Беттиной уже давно ухаживает поэт Ахим фон Арним. Она его не любила, но тем не менее вышла за него замуж в следующем году — это был брак по расчету. Прощай, любовь? Письмо Бихлеру передает ее смущение, если не больше, после встречи с Бетховеном. Но она далеко…
В августе 1810 года она жила в Теплице, в Богемии, рядом с Гёте. Если верить Ромену Роллану, великий человек вел себя с молодой женщиной не лучшим образом: бес толкал его в ребро, и он распускал руки. Беттина пользовалась этим, чтобы твердить ему о Бетховене, но без особого успеха. У Гёте — гения поэзии, драматургии, романистики, светоча мысли, разностороннего ума — был один недостаток: он ничего не понимал в музыке. Величайшие композиторы, в частности Франц Шуберт, облекали его стихи в чудесные звуки, но он оставался бесчувственным к музыкальному гению. Наверное, это вина его окружения: его «музыкальный советник» и друг, профессор музыки Карл Фридрих Цельтер, довольно ограниченный музыкант и к тому же святоша, увидел в оратории «Христос на Масличной горе» «бесстыдство, основа и цель коего — вечная смерть». Этот напыщенный дурак корил Бетховена за то, что он «употребляет палицу Геркулеса, чтобы избивать ею мух», и «пожимал плечами, глядя на такую растрату таланта с целью щегольнуть пустячками». Репутация Бетховена в глазах Гёте складывалась из таких суждений. Беттина была этим возмущена. В декабре 1810 года она написала Гёте резкое письмо, сказав всё, что думает о Цельтере, — пылкое письмо, практически манифест:
«Цельтеру не следует равняться с Бетховеном; в музыке он деревянный чурбан. Он может сносить всем известное не потому, что понимает, но потому, что приучен к этому, как осел к своей поклаже. ‹…› Сила любого искусства в том, что оно отторгает смерть и ведет человека на небеса; но там, где стоят на страже филистимляне, он унижен и острижен: то, что должно быть свободным изъявлением воли и жизни — не более чем механизм, а потому можно сколько угодно ждать, надеяться и верить — ничего не выйдет».
Гёте отнесся к этому письму невозмутимо и ответил Беттине просто: «В твоей головке родятся невероятные причуды, за которые я не хочу читать тебе нотаций и огорчать тебя». Несколько месяцев спустя, выйдя замуж и решившись, наконец, признаться в этом Гёте, она возобновила свой натиск в пользу Бетховена, но без большого успеха: Гёте оставался глух.
Бетховен не имел ни видного положения в обществе, ни состояния. Он не обладал ни жизненной сметкой, ни лукавством, чтобы делать карьеру. В глазах Его Превосходительства советника Иоганна Вольфганга фон Гёте это не говорило в его пользу И потом, его музыка… Очень возможно, что фанатичная настойчивость Беттины в конце концов начала раздражать Гёте, тем более что их отношения уже не были безоблачными. Но не одна Беттина мечтала о встрече между двумя носителями немецкого гения: среди друзей Бетховена был молодой человек из прекрасной семьи — Франц Олива, банкир, что не мешало ему быть образованным музыкантом. Иногда он, как и другие, исполнял при Бетховене роль секретаря. И вот его отправили гонцом к Гёте с письмом от упорного Людвига. Впрочем, в письме он выказывал величайшее смирение: «Беттина Брентано уверила меня, что Вы примете меня благосклонно и даже дружески. Я не могу и помыслить о таком приеме: ведь я в состоянии приблизиться к Вам лишь с величайшим благоговением, с невыразимо глубоким чувством преклонения перед Вашими великолепными творениями».
Гёте получил письмо 4 мая 1811 года. На сей раз он ответит — без спешки. И Бетховен два месяца спустя наконец-то получит долгожданный знак: великий человек получил его дружеское письмо через посредство герра фон Оливы с превеликим удовольствием; он никогда не слышал ни одного из его произведений, исполняемых великими музыкантами, и не надеялся иметь однажды случай увидеть их автора за роялем и насладиться его необыкновенными дарованиями. И далее: «Добрая Беттина Брентано, несомненно, заслуживает оказанного ей Вами участия. Она говорит о Вас с восхищением и живейшей симпатией и считает часы, проведенные с Вами, среди счастливейших в своей жизни. ‹…› Вы наверное найдете в Веймаре прием, достойный Ваших заслуг. Но никто так не заинтересован в Вашем приезде, как я, от всего сердца благодарящий Вас за всё добро, что Вы мне уже сделали».
Эти слова — образец дипломатического лицемерия, но Бетховен ликует. Гёте, великий Гёте ответил ему! Наверное, он умерил бы свой восторг, если бы знал, что сказал писатель о его музыке своему другу Сюльпису Буассере, пока Олива, бывший у него в гостях, играл ему одно из произведений Бетховена: «Искусство это стремится всё объять, но при том всегда растворяется в элементарном, хотя порой и сопряженном с нескончаемой красотой. Вот, взгляните-ка, чем не дьявольская вещь, и вот здесь, какую прелесть, какое великолепие сотворил этот человек, да только не выдержал, бедняга, его уже нет, да и не могло быть иначе: кто так балансирует на краю бездны, тот должен погибнуть или сойти с ума, здесь пощады не жди». «Нам, старикам, впору впасть в ярость, когда мир вокруг нас приходит в упадок, возвращаясь к своему исходному состоянию, пока — но когда? Бог весть — не начнется обновление». Человек эпохи Просвещения смотрит, как старый мир погибает под ударами романтизма, нанесенными и им самим, и от этого безутешен. А встречи Бетховена с Гёте, краткие и бурные, состоятся только в следующем году.
