«7 июля.
Доброго утра! Еще в постели мои мысли несутся к тебе, моя бессмертная возлюбленная, — то радостные, то грустные в ожидании, услышит ли нас судьба. Жить я могу только с тобой — или совсем не жить. Да, я решил блуждать вдали от тебя, пока не буду в состоянии кинуться к тебе в объятия, назвать тебя совсем моею и вознестись вместе с тобою в царство духов. Да, к несчастью, это должно быть так! Ты себя сдержишь, ты знаешь мою верность тебе — никогда не может другая овладеть моим сердцем, никогда, никогда! О Боже, почему надо бежать того, что так любишь? Но это неизбежно — жизнь моя теперь полна забот. Твоя любовь делает меня счастливым и несчастным в одно и то же время. В мои годы я нуждаюсь в некотором однообразии, в ровности жизни; может ли это быть теперь, при наших отношениях? Будь покойна; только смотря покойно вперед, мы можем достигнуть нашей цели — быть вместе. Вчера, сегодня — как страстно, со слезами, я рвался к тебе, тебе, тебе, — моя жизнь, мое всё! До свидания! — О, люби меня, никогда не сомневайся в верном сердце твоего Л.
Вечно твой, вечно моя, вечно вместе».
Попытка разрешить загадку «бессмертной возлюбленной» стала обязательным этапом для исследователей. Прежде чем привести различные — и многочисленные — гипотезы и разгадку, которая кажется очевидной на момент написания этой книги (пока не появится новая), позволим себе несколько замечаний.
Во-первых, это письмо было найдено у Бетховена, отсюда два предположения: либо оно так и не было отправлено, либо возвращено ему или отдано обратно по соображениям деликатности. Если верна первая версия, значит, Бетховен считал его неуместным, неподобающим, тщетным, свидетельством любовного увлечения, сильно похожего на пароксизмальный приступ. Известно, что этот одержимый страстями, но слабовольный человек порой переживал приступы, близкие к бреду, напоминающие мифоманию. Сам тон письма передает состояние, в котором эротическое возбуждение примешивается к использованию традиционных символов из немецких сказок: странствие через темный лес грозовой ночью (впрочем, это подлинное обстоятельство), обряд посвящения перед впадением в экстаз. Что же до мечты о совместной жизни и счастье вдвоем, вечно отвергаемый Бетховен положил ее в основу своей любовной психики, сочетающей желание и страх, wishful thinking[13] и неискренность, которую, наверное, не вполне осознавал. Когда кризис миновал, он попросту убрал это письмо к прочим бумагам, словно протрезвев. Если же письмо прислали назад, всё еще проще: его иллюзии по поводу чувств предмета его страсти в очередной раз оказались развеяны.
Остается узнать, кто эта женщина, которой предназначена пышущая страстью проза. На сцену выходят ищейки. Долгое время они не могли прийти к согласию о том, в каком году было написано письмо, и по-прежнему расходятся по поводу личности адресатки. Но верно и то, что за два века исследования существенно продвинулись вперед: были обнаружены новые документы, полицейские рапорты, позволяющие проследить за перемещениями «объектов» по записям в гостиничных журналах, письмам, и сегодня год уже не вызывает сомнений: 1812-й.
Однако Шиндлер, считавший себя близким к Бетховену и его единственным другом, автор его первой биографии и виновник уничтожения множества тетрадей, считает, что знакомство состоялось в 1806 году, а то и в 1803-м, и что «бессмертная возлюбленная» — Джульетта Гвиччарди. Тейер, первый серьезный биограф Бетховена, чья книга была исправлена и дополнена Дейтерсом, а затем Элиотом Форбсом в 1964 году, не высказывается на этот счет. Мнения других биографов разделились между двумя сестрами фон Брунсвик, Терезой и Жозефиной. Но в то время сестры, в особенности Жозефина, уже не присутствовали в жизни Бетховена. Упоминали и об Амалии Зебальд. И даже о новой знакомке, встреченной в Теплице в предыдущем году, — Рахели Левин.
Мейнард Соломон в тщательном, интеллектуальном исследовании, которое разрешает загадку, как ребус, и читается, как детективный роман имперской эпохи, сопоставляет факты, применяет метод исключения и дедукции и приходит к единственно верному, на его взгляд, решению: «бессмертная возлюбленная» — это Антония фон Брентано, урожденная Антония фон Биркеншток, невестка Беттины. Эта меланхоличная, хрупкая молодая женщина, так и не освоившаяся в чужих краях, на которую Бетховен изливал в Вене сокровища своего таланта пианиста как близкий, чуткий и скромный друг, сыграла заметную роль в его духовной жизни. Десять лет спустя он посвятит ей «33 вариации для фортепиано на тему вальса Диабелли» (опус 120) — памятник фортепианной культуры.
Доказано, что Антония фон Брентано находилась в Праге в начале июля 1812 года, где Бетховен мог ее видеть (письмо влюбленного отмечено недавним бурным переживанием), а затем в Карлсбаде, куда и должно было быть послано письмо. И Бетховен чувствовал уверенность, что скоро вновь ее увидит: в самом деле, летом он еще будет пребывать в Праге.
Разумеется, этот набор доказательств не создает полной уверенности. Да так ли уж это важно?
Несколько дней спустя, 19 июля 1812 года, всё там же, в Теплице, Бетховен наконец-то встретился с Гёте! По настоянию Фарнхагена великий писатель сам нанес ему визит.
Часто бывает, что две исключительные личности при встрече не знают, что сказать. Особые миры, соперничество, параллельные пути, которые не пересекутся… К тому же дружба, это особое состояние души, не возникает по приказу. Они такие разные: Гете — утонченный, элегантный, светский, настолько же тонкий политик, как великий писатель, и Бетховен — прямой, без выкрутасов, цельный и неопрятный. Впрочем, они судили друг о друге не слишком сурово. «Придворный воздух очень нравится Гёте. Больше, чем следовало бы поэту, — проницательно писал Бетховен. — Стоит ли говорить о смешных замашках виртуозов, если поэты, обязанные быть первыми учителями нации, готовы забыть всё ради этого ложного блеска!» Гёте же был впечатлен и в день их самой первой встречи написал жене: «Я никогда не видел художника более сосредоточенного, энергичного, проникновенного. Прекрасно понимаю, что его поведение должно казаться необычным всем остальным». В начале сентября Гёте писал Цельтеру: «Я познакомился с Бетховеном в Теплице. Его талант поразил меня; но, к сожалению, это совершенно необузданная натура. Конечно, он вправе считать весь свет отвратительным, но это не делает его привлекательнее ни для себя самого, ни для других».
Что произошло во время этих встреч? Они разговаривали, пытались приручить друг друга. Бетховен играл для Гёте на рояле. К этим дням относится, возможно, вымышленный эпизод, поскольку рассказала о нем много лет спустя (в 1832 году) Беттина Брентано, к тому времени поссорившаяся с писателем, а главное, с импозантной фрау Гёте. Прогуливаясь под ручку по городскому саду и беседуя, Бетховен и Гёте повстречались с императорской четой. Гёте «высвободил свою руку и, сняв шляпу, стал сбоку, в то время как Бетховен, с засунутыми в карманы руками, прошел между герцогов и их свиты и лишь слегка дотронулся до шляпы, когда они расступились, чтобы дать ему дорогу, дружески приветствуя его. Подождав Гете, который пропустил их мимо себя с глубокими поклонами, Бетховен сказал: „Я вас ждал, потому что почитаю и уважаю вас, как вы того заслуживаете, но тем лицам вы оказали слишком много чести“».
