Когда уезжал Пань от Сяованцина, я провожал его на коне до самой границы с Хуньчунем. Он немножко прихрамывал на одну ногу, и я привел для него коня.
Мы скакали на лошадях и говорили в пути о многом, наши беседы продолжались и во время ночлега в Шилипине. Там мы два дня обменивались своими мнениями. Темы нашего разговора касались разных вопросов, в том числе о международном коммунистическом движении, об отношениях с китайской партией и, в частности, об актуальных вопросах корейской революции и о ее будущем. Мы дали друг другу клятву в верности.
На эту тему можно бы создать роман. В том же Шилипине находилась офицерская школа Ли Бом Сока. Обосновалась там и семья О Чжун Хва, укрывшись от врага.
Наконец, Пань открыл передо мной и секрет своей семейной жизни. У него была молодая жена, которая была наполовину моложе его. Не могу сейчас припомнить, как ее называли — О Ен Ок или О Бун Ок. Тогда я спросил его, по какой причине он женился так поздно, уже за 40 лет.
— Какая может быть здесь причина? — засмеялся он. — Наверное, я был неважным женихом и не нравился девушкам. Кому охота влюбиться в хромого? Если бы не наша дамочка О, я остался бы холостым до самой старости, — говорил тогда Пань.
Мне все-таки казалось, что он родился на этом свете, чтобы постоянно подтрунивать над собой. Я испытывал в душе глубокое сочувствие к поздней любви Паня.
— А она-то не ошиблась в своем выборе, — сказал я. — Говорят, жена ваша редкая красавица. Велика, наверное, сладость от столь поздней любви?
— А как же! Впрочем, странное дело, не я первым предложил ей руку и сердце, а она первой призналась мне в любви. Вообще любовь поздняя — особая вещь. — Знаете, о вас с завистью говорят все в Северной Маньчжурии.
— Хочу предупредить вас, товарищ Ким, не опаздывайте, вроде меня, не уроните, ради бога, авторитет мужского пола.
— Не знаю. Опоздать, возможно, придется и мне. Не по своей, конечно, воле…
На лугу в Шилипине мы проводили время и за такими разговорами. При этом весело хохотали. И вместе с тем наша дружба становилась все глубже.
Пань сказал, что за это время он привык к жизни в Ванцине, и очень сожалел, что расстается со мной. После Ванцина он должен был инспектировать еще Хуньчунь и Хэлун.
— В моей голове на всю жизнь останется память о вас, — говорил он. — Очень рад, что я в Ванцине познакомился с вами, товарищ Ким Ир Сен.
С серьезным видом на лице сказал Пань со слезами на глазах и сжал мне руку, когда мы выехали за рубеж Хуньчунь — Ванцин.
— Я тоже. Счастлив, что встретился с вами. Честное слово, не хочу расставаться с вами.
— И мне не хочется. Закончив эту поездку, переселюсь с женой в Восточную Маньчжурию, хочу работать вместе с вами рука об руку. Я уже староват в известной мере, запятнан грязью… Будьте «Хо Ши Мином» Кореи.
Произнеся эти слова, Пань покинул Ванцин. Зашагал, затем оглянулся и поднял руку над головой. Увидя знакомый жест, я вспомнил нашу первую встречу. Мне показалось, что с тех пор утекло много воды. Даже чудилось, будто мне уже десятки лет назад знакомы все детали черты его лица, выражение его глаз.
Когда он оглянулся, я почувствовал в груди нахлынувшую грусть и не знал, откуда у меня такое одиночество и печаль перед разлукой с человеком, с которым мы подружились совсем недавно. Пань улыбался, но почему-то его улыбка показалась мне грустной. И все же эта улыбка породила у меня неясную тревогу. Если бы он тогда не улыбался, полегче было бы у меня на душе. Он покинул нас, обещав скорую встречу, но вскоре погиб в Хуньчуне. Больше мы так и не виделись.
Этот славный человек был убит комиссаром батальона Хуньчуньского партизанского отряда Пак Ду Намом. На расширенном заседании Хуньчуньского укома партии, на котором обсуждался вопрос об изменении политической линии, был подвержен больше всех острой критике со стороны Паня именно этот Пак. Его осудили как зачинщика сектантской грызни, и освободили от должности комиссара. Однажды, когда охранявшие Паня солдаты любовались добытыми в бою винтовками образца 38, он сидел дома и что-то писал, В это самое время Пак Ду Нам застрелил из той трофейной винтовки посланца из Коминтерна. Эта весть долетела до Ванцина и вызвала у людей взрыв негодования.
Услышав о его гибели, я на весь день закрылся в той самой верхней комнате дома Ли Чхи Бэка, где мы с Панем обсуждали проблемы революции и человеческой жизни. Горькие слезы текли у меня из глаз. Очень я чтил память погибшего товарища.
5. Воспоминание о белой лошади
Вообще-то мне не хотелось предавать гласности рассказ о белой лошади. Тем более, что в воспоминаниях, которые я пишу, оглядываясь на свою прошлую, 80-летнюю жизнь, случай с белой строевой лошадью, можно сказать, капля в море. Ведь сколько на жизненном пути встречалось героев, сколько благодетелей и сколько было знаменательных событий, о которых следует обязательно вспомнить и рассказать! Всех их и не перечесть.
В то же время жаль хранить рассказ о белой лошади заветным секретом в глубине своей души. Кажется, все неодолимее и страстнее становится желание написать об этом эпизоде жизни. Между прочим, история эта была тесно связана со многими людьми, связанными между собой нерасторжимой нитью дружбы. Так разве можно оставлять рассказ о них во мраке неизвестности?
Весной 1933 года у меня впервые появилась строевая лошадь. А происходило все это так. Пришел ко мне один из руководящих работников Шилипинского народно-революционного правительства вместе с партизанами, расквартированными в том же районе. И была с ними белая лошадь.
В то время штаб Ванцинского батальона находился в Лишугоу, в Мацуне Сяованцина. Я обратил внимание на то, что одну лошадь сопровождала слишком большая свита. Шилипинцы, привязав лошадь во дворе перед штабом, пригласили меня туда.
— Примите эту лошадь, мы привели ее вам в дар, командир Ким. Ведь вам очень часто приходится совершать дальние переходы по крутым перевалам, — заявил работник Шилилинского народно-революционного правительства от имени всех Прибывших.
Я, честно сказать, просто растерялся от неожиданного появления этой «делегации» и от торжественной церемонии передачи мне лошади. К тому же с самого начала меня удивило большое число сопровождающих. Их количество значительно превышало штатную численность целого отделения наших дней.
— Уж не слишком ли вы перестарались? Я молодой человек, недавно исполнилось всего 20 лет. Так уместно ли разъезжать верхом на белой лошади? Зачем вы это придумали?
Сказав все это, я дал понять, что не совсем скромно с моей стороны принимать такой дар. Однако пожилой работник народно-революционного правительства не согласился с моими доводами.
