Мы с Петром отошли в угол землянки, присели на пары и предались воспоминаниям. А тем временем хозяева накрывали на стол — перевернутый на попа снарядный ящик. Женя, конечно, командовала, а мужчины весело ей подчинялись. От стола слышался смех, шутки. Нас пригласили за стол, и я ахнула от восторга. Картошка! Как давно мы ее не ели.
— Здорово живете, ребята!
— А у нас всегда здорово тут, на переднем крае.
От суматошного разговора, смеха, шуток вздрагивало и металось пламя в светильнике. Ах, как нам было хорошо — и хозяевам, и гостям, свалившимся с неба, — в этой сырой, полутемной землянке!
Но вот близко разорвались один за другим снаряды.
— Скоро начнется, — сказал Петр. — Вам улетать надо.
Мы выбрались из землянки. Светало. У самолета возился парень.
— Все в порядке, командир, — сказал он Жене. — Рад помочь. Я когда-то с самолетами имел дело.
Женя поблагодарила.
— Ну, вот и конец светлому сну, сказке, — сказал Петр. — Когда еще увидимся?
— Пора домой, штурман, — позвала меня Женя уже из кабины.
Прощались мы все радостно. Никто не думал ни о смертях, ни о предстоящих тяжелых боях.
...И вот сейчас где-то внизу дерутся эти парни. И Петр среди них. Его не найдешь. Был бы цел. Я думаю о том, что хорошо бы сделать еще один вылет, помочь наземникам, но начинает светать. Уже гаснут звезды. Над посветлевшим простором луна. «Нет, до рассвета не управиться, — прикидываю я. — Ну а если... если сесть на заправку на любой промежуточный аэродром?» На полпути к нашему было взлетное поле полка, парни которого называли нас сестренками. Они не откажут нам ни в чем. Я сказала об этом летчице, и она, согласившись со мной, повела самолет на посадку.
Заправившись, мы отправились бомбить огневые точки на Сапун-горе.
Сбросив бомбы на огневые позиции врага, мы взяли курс домой. Утренняя заря окрасила небосклон над Сапун-горою. Мы ощущали радость от хорошо сделанной работы, от того, что мы живы. Любого пилота охватывает радость возвращения, когда он преодолел огонь, бой, когда выбрался из ослепляющего света прожекторов. Это такое могучее чувство — возвращение к своему месту в жизни. И хочется петь! И все вокруг воспринимаешь обостренно. Кажется, в сотый раз пришлось пожалеть, что я не художник. Надо было передать в красках ту поэму рассвета.
Радость бытия буквально распирала меня и требовала какого-то действия. Увидев, как истребители готовятся к взлету, Нина спикировала, а потом прошлась над ними низко-низко, убрав газ. Я прокричала им: «Доброе утро!» — и пожелала всем возвратиться с победой.
Уже выглянуло солнце, когда мы подлетали к своему аэродрому. Нина пошла на посадку. На старте стояли две фигуры, которые я почти сразу узнала: командир полка Бершанская и Данилова. Только сейчас до меня дошло: ведь тревожатся! Нина, высадив меня на посадочный, порулила машину на стоянку.
— Ступай доложи.
Я иду к командиру и ничего не могу с собой поделать: во весь рот улыбка. Не могу заглушить в себе восторг от дивного весеннего утра.
— Кто разрешил? — Она уже знает, что мы заправлялись у братцев. Позвонил командир полка, но еще и добавил, что какой-то самолет сильно обстреляли. Она боялась за нас.
Мне бы изобразить раскаяние, а я улыбаюсь, и все! Данилова делает большие глаза, подает знаки, чтоб я потушила улыбку. А я ничего не могу с собою поделать.
— Товарищ командир! — начала я весело. — Мы решили...
Сдерживая гнев, командир приказала:
— Идите. Поговорим на разборе.
Я повернулась, как положено, и пошла к Ульяненко. Данилова шла рядом и ворчала:
— Чего только мы не передумали. Переволновались... — А потом рассмеялась: — Вот же черти! Выговор схлопотали — это точно.
Навстречу шла Ульяненко:
— Ну как? Попало?
И вдруг мы втроем расхохотались без всякого на то повода. Уж больно было утро хорошее: теплое, яркое, веселое. Солнце согревало все вокруг. И мы чувствовали себя бодрыми, сильными. Растерянность, недоумение за выговор — мы ведь искренне верили в правоту своего полета — все это провалилось вместе с утренней дымкой в тартарары. Я верила: будет удача! Мы были молоды и очень любили жизнь.
«29 июня 1944 года. 5 посадок. Продолжительность полета — 2,45 часа. Спецзадание».
До чего же туго стало с этими взлетными площадками! Земли в Белоруссии обширные, но большая часть их занята лесами да болотами. Только позавчера полк расположился на маленькой площадке на опушке леса, как опять перелетать надо. Наши войска так стремительно наступают, что мы едва успеваем за ними. Сели в районе Новоельни. Сесть-то сели, а как дошло дело до взлета, да еще с бомбами, за головы схватились. Ведь западня! Со стороны взлета высокий сосновый лес. Поломали головы командиры и решили использовать принцип катапульты.
На старте несколько человек уцепились за нижние плоскости самолета, два человека улеглись на хвост, а комэск Смирнова все увеличивала и увеличивала обороты, мотор уже ревел, люди еле-еле удерживали рвущуюся вперед машину, но Смирнова продолжала увеличивать обороты. Когда мотор заработал в полную силу, люди по команде летчицы отпустили самолет, отбежав в стороны. По-2 рванулся вперед и почти без разбега оторвался от земли. Все затаили дыхание. Зацепится колесами, костей не соберешь. Натужно воя, машина пролетела над лесом.
Несколько ночей летали с этой площадки. Командир, наверное, за сердце хваталась, когда самолет впритирку тащился над деревьями. Не желая больше испытывать судьбу, она послала нас с Ниной Худяковой искать новую площадку. Эти полеты не входили в разряд боевых. Однако задание это сложное, небезопасное — сядешь, а площадка неровная, можно сломать машину, а то и угодить на минное поле, или попасть под огонь «мессершмитта», или утопнуть в болоте. И самое тревожное в данном полете — это опасность нарваться на гитлеровцев. Их очень много оказалось в кольце окружения наших войск — в лесах, перелесках, посадках, в полях, прячущихся в пшенице и в высокой траве. Они с пушками и пулеметами.
При поиске рабочей площадки учитывались размеры летного поля, плотность грунта, возможность маскировки техники, наличие жилья и питьевой воды. А девчатам хотелось еще и немного комфорта в виде лесной прохлады и реки: стояло жаркое лето, и после трудной работы тянуло искупаться.
Когда комэск услышала, что девушки просят нас найти площадку возле реки, она буркнула, что мы вечно демаскируем аэродром своими постирушками. На что штурман Полина Ульянова примиряюще произнесла:
