оказалось… выдвижение меня на должность первого секретаря Темиртауского городского комитета комсомола. Вот те раз! Никогда не думал об этом. Что это значит? Это значило отречься от специальности, избранной с молодых лет. Это значило отказаться от любимой работы, которая стала главным делом жизни, любимой профессией, которая сделала меня авторитетным человеком. Отречься от жизненного принципа. Все эти мысли в один миг закружились в голове. Но я быстро взял себя в руки, собрался с мыслями и сказал: «Спасибо за доверие. Но я отказываюсь от этого предложения…» Первый секретарь в упор посмотрел на меня и спросил: «Почему? По какой причине?» – «Металлурги городу нужны больше, чем комсомольские работники». Не знаю, как это у меня вырвалось. Ведь я же вообще не ожидал, что мне сразу будет сделано предложение дать согласие на должность первого секретаря городского комитета комсомола. Тогда я совсем не думал, что изменю свой выбор и свяжу судьбу с политической карьерой. Никогда в голову не приходила мысль оставить специальность металлурга. Что может быть стремительнее человеческой мысли? В тот же миг я успел подумать и о том, что оклад первого секретаря городского комитета комсомола в три раза меньше, чем моя нынешняя зарплата, и главное – придется потерять «горячий стаж». Поясню, что такое «горячий стаж». Он дает много привилегий, обеспечивает досрочный выход на пенсию. Но, конечно, в кабинете первого секретаря горкома партии я ни словом не обмолвился о зарплате, о металлургическом стаже. Просто категорически отказался от предложения. Вот тут-то и пришлось в полной мере прочувствовать, что означала ходившая по Темиртау крылатая фраза: «Товарищ Катков шутить не любит!» Для начала «товарищ Катков» дал мне сутки на размышление. Через день разговор повторился примерно в том же духе. Тогда я сказал: «Прошу понять, что я обеспокоен нехваткой квалифицированных металлургов на сталелитейном заводе. Меня посылали учиться, чтобы я приобрел профессиональные навыки сталевара. Я нужен на заводе, а вам нетрудно найти сколько угодно других людей, способных занять этот пост в комсомоле». Но Катков был неумолим. Разговор закончился тем, что секретарь резко встал с кресла и бросил: «Имей в виду, третьего приглашения не будет!»
Конечно, с одной стороны, такое предложение можно было рассматривать как начало большой службы, открывающей путь в будущее. Потому что было немало людей, переходивших с комсомольской работы на партийную. С другой стороны, принятие мной окончательного решения, видимо, произошло из-за отсутствия опыта по таким делам, а также всякой мысли о другой какой-либо работе, кроме завода.
Вернулся на свою домну и продолжил работу. Спустя две недели первым секретарем городского комитета комсомола избрали другого человека. Напрасно я думал, что этим все кончилось. Я не знал до конца ни партию, ни партийную систему. Понял это, когда меня вызвали на бюро городского комитета партии. Там за политическую незрелость… за проявленное малодушие… мне был объявлен строгий выговор с занесением в учетную карточку. Сколько ни пытались защитить меня секретарь парткома и директор комбината, которые являлись членами бюро, товарищ Катков стоял на своем. Решение было принято. Горько было сознавать это.
Здесь я хочу дать разъяснение для нынешнего читателя, особенно для молодого поколения читателей, что собой представляет строгий выговор, заносимый в учетную карточку коммуниста. У члена партии бывает только одна учетная карточка на всю жизнь. Куда бы он ни устроился на работу, карточка хранится в сейфе партийной организации. Он берет ее с собой на новое место. Передает новому секретарю. Тот знакомится с ней и обязательно задает вопрос: «У вас есть выговор. За что получен? При каких обстоятельствах?» Коммунист объясняет. Секретарь или поймет, или не поймет. Даже при правильном понимании у него остается осадок сомнения, подозрения об облике человека. Это одна сторона дела, когда рядовой коммунист переходит на новое место работы. Когда же ведется отбор кандидатуры на руководящую номенклатуру, запись в учетной карточке учитывается в обязательном порядке, подвергается анализу. В таком случае очень легко оказать недоверие человеку, один раз споткнувшемуся в каком-то месте, по какому-то обстоятельству. Вот почему я был сильно огорчен решением Каткова.
Как же бороться с такой несправедливостью? Как противостоять Каткову? Вспомнил, прямо напротив горкома партии располагался телеграф. Я же кандидат в члены Центрального комитета ВЛКСМ. Делегат съезда. Металлург, удостоенный почетного знака ВЛКСМ. Почему бы не сказать о случившемся? Ведь никто, как у нас говорят, «не снимет за это шубу». Я пересек улицу и вошел в здание телеграфа. У членов Центрального комитета имелись телефоны руководителей союзного комсомола. Я по телефону перечислил все свои должности, регалии, а секретарша тут же соединила с первым секретарем Центрального комитета ВЛКСМ С. П. Павловым. Сергей Павлович внимательно выслушал меня, ни разу не прервал мои взволнованные слова. Я выложил всю суть своего обращения. «Хотят объявить строгий выговор? За что? За то, что ты высказал свое истинное мнение? Тут есть что-то непонятное. Мы обратимся в областной комитет партии с просьбой выяснить, в чем дело», – сказал он и тепло попрощался со мной. Комсомол называли помощником партии. Действительно, хоть штаб комсомола находился в Москве, но он не остался безучастным. Через несколько дней бюро Карагандинского областного комитета партии рассмотрело этот вопрос и аннулировало решение Темиртауского горкома. Даже наказало Л. М. Каткова «за неправильное отношение к подбору кадров». Причина того, что мне крупно повезло, заключалась в том, что, во-первых, мои слова дошли до Павлова, во-вторых, первый секретарь обкома Николай Банников недолюбливал Каткова. Говорят, ознакомившись с делом, он вышел из себя: «Что это делается? Мы с таким трудом набираем хороших металлургов, зачем же нам выкидывать одного из них и сажать его на комсомольскую работу? Горком не прав!»
Но история эта оставила в моей памяти глубокую зарубку. Не то чтобы она поколебала во мне веру в справедливость. Но вот задуматься о том, все ли следует принимать на веру, заставила основательно. Позднее не раз приходилось вступать в противоречия, в открытые столкновения с командным стилем, с той казарменной дисциплиной в партии, еще до недавнего времени воспринимавшейся как нечто обыденное и вполне естественное. И труднее всего бывало что-либо доказать или объяснить людям, которые, улавливая хотя бы малейшее, по их представлениям, несогласие с «генеральным курсом», сразу же начинали видеть в этом недопустимую крамолу. Апелляции же к обычному человеческому рассудку чаще всего пресекались непререкаемой фразой: «Я – солдат партии». Ну а солдату, как известно, не дозволено обсуждать недозволенное.
Отсюда начинается одна из болезней, уничтоживших и советское общество, и коммунистическую партию, – невозможность самостоятельно мыслить, отсутствие собственного мнения.
