Особенно это характерно для предвыборных кампаний в любой стране. Кандидаты вцепляются друг в друга, стараются изничтожить противника. При этом надо быть готовым, что не только раскопают какие-то неприглядные факты биографии, но и выльют на голову ушаты помоев из вранья.
— То, что нас не убивает, делает сильнее?
— Кому нужна сила, обретенная подобной ценой?
— Зато вы стали более закаленным…
— Да. Но я стал более закаленным, когда мне это уже ни к чему, когда никуда не рвусь. (Усмехается.)
— Как случилось, что вы практически остались один на один с противником по имени ОРТ?
— Понимаете, вы задаете умный вопрос, только он не ко мне.
— Но у Лужкова существовало свое телевидение (и не «московское», как принято его называть, — федеральное по широте охвата). А НТВ? Оно в 1999 году поддерживало блок «Отечество — Вся Россия». Обвиняй не обвиняй Доренко в злодействе, факт налицо: по сравнению с его виртуозностью пропагандистские эфиры ваших «анкерменов» выглядели пресно, неталантливо. — Наперсточник по-своему тоже виртуоз. А Доренко просто ретиво врал. Например, про то, что у меня несколько гектаров земли под Барвихой, что строю огромное здание… Ничего близко к этому нет. И вместе с тем написал мне письмо с приглашением на эфир, начинавшееся словами: «Уважаемый Евгений Максимович». Не хочу говорить о Доренко. Прошел эпизод и прошел.
— А что с письмом?
— Оставил без ответа. При других обстоятельствах стоило бы пойти на эфир, вступить в открытую драку, но я не сомневался: что ни скажу, ОРТ обернет против меня.
Такое уже было. Партиям в предвыборных кампаниях, вы знаете, предоставляется бесплатное эфирное время. Каналы не имеют права вмешиваться в содержа ние. Меня записали для ОРТ. Построил свою короткую речь так (не дословно, конечно): «Я сейчас выступаю на канале, который заполняют бессовестное вранье, обескураживающая дезинформация». И что придумали телевизионщики? У нас в штабе был парень, занимавшийся политтехнологиями, пиаром. Он оказался совсем «не наш» — засланный из чужого лагеря. После записи говорит: «Евгений Максимович, неважно получилось. Придется переписать. Но не в студии, а по техническим соображениям — в клубе железнодорожников». Я не стал выяснять почему. Приехал в клуб, сел за стол и все повторил. Пустили в эфир. А следом время ЛДПР. И то ли Жириновский, то ли Митрофанов (не помню) в том же узнаваемом интерьере, за тем же столом произносит один в один мои слова. Как этого добились, как уговорили — ничего не знаю. Но мое выступление дезавуировали.
— Вы снова об ОРТ. А мы о формально поддерживавших вас третьем и четвертом каналах. Они вели себя аморфно. Какой уж тут адекватный ответ?
— Мне объясняли, что не принято журналистам разных компаний выступать друг против друга. Но, возможно, люди осторожничали, сознавая, кто стоит за Доренко.
— Понятно, что к придуманному Березовским «Единству», собранному из невысокого полета провинциальных бюрократов, вы ничего хорошего не испытывали.
А к «Единой России» помягчели?
— Нет, сердцем не прирос. Я не считаю, что страну нужно возвращать к однопартийной системе. А то, как ведут себя единороссы, сразу, с колес объявившие «Единую Россию» партией власти, подталкивает к возрождению шестой статьи Конституции, против которой двадцать лет назад люди горячо голосовали. Меня беспокоит, что депутаты от «Единой России» без малейшей критики воспринимают любые решения, спускаемые сверху. Они должны быть фильтром, не пропускающим через Государственную думу непродуманные законопроекты, которые в конечном счете признаются неправильными. Но этого, к сожалению, нет.
Короткой фразы, произнесенной одним из руководителей партии: «Дума — не место для дискуссий» (усмехается), достаточно, чтобы охарактеризовать «Единую Россию». Если парламент не место для столкновения разных мнений, то где это место? Снова — на кухне? Я с самого начала при создании «Единой России» говорил: «Коли нет других партий, сопоставимых с ЕР по численности, влиятельности и т. д., внутри «Единой России» надо допустить фракционность». Те, кто интересуется историей, знают, что на X съезде РКП(б) от фракционности отказались временно. Потом Сталин счел за лучшее к ней не возвращаться. Однако фракции (левые, правые…) партии обязательно нужны. Иначе не будет свежей мысли. Другое дело, что, если решение вынесено, все должны ему подчиниться. Пока же оно не принято, каждый партиец может высказывать свою — не обязательно удобную — точку зрения.
— Нынешний первый заместитель главы кремлевской администрации Владислав Сурков причастен к рождению «Единства» и, по определению, десять лет назад не был вашим сторонником. Однако не так давно, выходя от вас, на лестнице нос к носу столкнулись с взбегающим по ступенькам Сурковым. Мы для себя сделали два вывода. Первый: вы наладили с ним отношения. Второй: Сурков тоже, используя вашу характеристику Клинтона, «не такой дуплет, как Кристофер». В свое время тщеславный госсекретарь США хотел скрыть, что не вы к нему, а он к вам приехал на встречу в финском отеле «Каластаяторппа», даже настаивал через своего протокольщика: пусть российский министр иностранных дел наденет пальто. Сурков поумнее будет? Лишен мелкой фанаберии? Что он за человек?
— Сопоставлять Суркова с Кристофером можно только по принципу, кто к кому приехал в пальто… Я никогда не испытывал и не испытываю к Владиславу Юрьевичу каких-то недобрых чувств. Человек умен, талантлив. Читает Ильина, Бердяева. Цитирует их. Мы время от времени встречаемся, беседуем, думаю, уважаем друг друга. Но я не во всем с Сурковым согласен. В частности, с идеей «суверенной демократии». В одной своей статье по этому поводу спорю с ним. Владислав Юрьевич нормально отреагировал.
— То, что «Отечество — Вся Россия» набрало на выборах в Думу около четырнадцати процентов, выглядело малоубедительно. Но впереди была бешеная президентская гонка, и, чтобы не сорвался хитроумный сценарий, Кремль перекрыл вам путь на сулящую фору стартовую площадку. Солидный рейтинг вкупе с вероятным постом спикера Госдумы — такой электоральный ресурс тяжеловеса Примакова вверх дном переворачивал «семейные» планы. Правильно?
— Вы опять обращаетесь к схеме, которая у вас, очевидно, сложилась. Поймите, меня пригласили в «Отечество», когда оно уже было создано. Затем состоялось присоединение «Всей России», Аграрной партии… По-вашему, механизм ОВР был запущен ради того, чтобы протолкнуть меня в президенты?
— Нет. Но поскольку вы сами заявили о намерении баллотироваться в президенты (свято верим: чтобы поднять процент ОВР), Кремль превентивно, заранее открыл огонь на поражение. Вы же Березовскому не признались, как нам, что президентские планы — всего лишь уловка политтехнологов. В любом случае вас не могли не задеть хлипкие показатели ОВР на парламентских выборах, неприглядный дележ руководящих думских портфелей?
— Я не разделяю оправдательных ноток в связи с «превентивным» огнем Кремля, направленным против вынашивающего «президентские планы (как оказалось!)» Примакова. Что касается дележа портфелей думских комитетов, то было противно. Когда КПРФ сговорилась с «Единством» и ЛДПР (это явилось грубейшей ошибкой коммунистов) и они между собой поделили комитеты, я встал и сказал: «Уходим». Вместе с ОВР ушли СПС и «Яблоко». Это был политический протест, в той ситуации равнозначный нравственному.
— Свой отказ участвовать в президентских выборах вы объяснили тем, что нашему обществу далеко до гражданского облика и истиной демократии… По сути, это означало: в условиях цинизма и лжи нет смысла играть в игры с заранее известным результатом?
— Результат был, конечно, заранее известен, запрограммирован. Я понимал, что не пройду. Не видел себя соперником Путина. И это не могло не влиять на меня. Но дело не только в этом. Точнее — не столько. Главным образом на отказ от борьбы влияло то, что стать президентом не являлось моей идеей. Я этого совсем не желал.
