— Но вы же хотели остаться в политике?
— Не президентом…
— А вам бы подошло.
— Спасибо большое. Но тогда мы с вами еще не были знакомы. Поэтому я решил по-другому.
— Вы даже в Думе не захотели остаться.
— Я не считаю, что быть в политике идентично быть в Думе. Вот в 2008 году меня пригласил к себе Владимир Владимирович Путин и сказал: у него есть договоренность с президентом США Бушем о том, что Россия поддержит встречу в Аннаполисе по ближневосточному урегулированию. Путин предложил мне поехать на Ближний Восток и встретиться с руководством Израиля, Палестины, Сирии, Египта, Лиги арабских стран… Я поручение выполнил. Разве это не свидетельство того, что я в политике?
— В политике.
— Ну вот. А для этого необязательно быть в Думе. Скажу больше: преобладающее большинство сидящих в Думе находятся вне политики. (Смеется.)
— Не испытывая к вам антипатии (скорее, наоборот), не из зловредности и не из враждебности Владимир Путин на президентских выборах 2000 года был «предназначен» вам в соперники. Заметно было, что он обрадовался, когда вы сами — без посредников — сказали ему, что не собираетесь становиться его конкурентом?
— Я действительно сказал Путину, что не только не намерен выставляться, но и буду поддерживать его кандидатуру на выборах. Ведь если бы я участвовал — чисто гипотетически, — мог состояться второй тур.
— «Who is mister Putin?» — для вас в 1999 году, как для всех, было вопросом?
— В меньшей степени, чем для других, поскольку я знал Путина по работе в правительстве. Мне не доводилось с ним близко общаться — «силовики» подчиняются непосредственно президенту. Однако по тому, как человек отвечает на вопросы на заседаниях кабинета, по кратким рабочим контактам, можно составить впечатление. Я видел, что Путин — государственник, что ему чужд шовинизм, что его симпатии и антипатии во многом диктуются национальными интересами России. И конечно, не мог не оценить благородный жест, когда после моего отстранения с поста премьера Владимир Владимирович позвонил и предложил встретиться с коллегией ФСБ. На мои слова, что готов приехать, он возразил: «Мы сами хотели бы вас навестить». Собрались у нас на даче. И хотя я не был выбит из седла отставкой, теплые, душевные слова, звучавшие за столом, прибавили мне бодрости. Приход Путина в гости к человеку, оказавшемуся в немилости у Кремля, я расценил как поступок. Позднее Владимир Владимирович также проявил, на мой взгляд, независимость, побывав на моем семидесятилетии, названном кем-то «опальным». Кто как, а я привык с благодарностью относиться к подобным шагам.
A «who is mister Putin?» — вопрос, содержащий некий вызов. Дескать, с какой стати на авансцене возник никому не известный человек? В самом деле, Путин никогда не был публичной фигурой, а его послужной список явно не позволял судить о нем как о политике. Однако президент сумел не только вырваться из окружения, которое его выдвинуло, но и ярко заявить о себе, проявить качества современного, динамичного лидера. Спустя время в огромной аудитории журналистов, собиравшейся на пресс-конференциях в Круглом зале Кремля, вопрос «who is mister Putin?» мог вызвать дружный смех только из-за своей неуместности, лишь потому, что нет мало-мальски образованного человека, который бы не знал это имя.
— Кого вы имели в виду, однажды заметив: «Существует группа лиц, которая пытается противодействовать Путину, дискредитировать его линию»?
— С самого начала было внутреннее сопротивление президенту. Но сегодня имею в виду других, чья критика проявляется задним числом. Люди, работавшие рядом с президентом Путиным, молчали, сейчас же ретроспективно выступают с порицанием путинского курса. Это непорядочно.
— А цель?
— Цель? Показаться новому президенту, обратить на себя его внимание. Россия отличается от других стран: на протяжении всей ее истории окружение царя ли, генсека, президента служило не государству, а лично его главе. Те, кто сейчас критикуют Путина, пытаются получить какие-то дивиденды от того, что между двумя лидерами возникнут противоречия, несмотря на их намерение быть вместе. Искусственно стремятся раздуть между Путиным и Медведевым соперничество.
— Но это как минимум недальновидно с учетом веса Путина.
— Недальновидно — само собой. Но еще аморально.
— Назовите хоть одну фамилию.
— Касьянов. Вы слышали от него до отставки малейший неодобрительный намек в адрес Путина? А сейчас вдруг взорвался. Значит, сидел и пыхтел, надувался, как пузырь, так сказать, антипутинским составом.
— Вы еще говорили о «недостаточной решительности Путина избавиться от тех, кто его подставляет».
Поясните.
— Вот мы подробно обсуждали коррупцию… Одна из самых больших опасностей для нашего общества сейчас заключается в сращивании чиновничества с бизнесом. Если прежде опасность исходила от олигархов, то теперь головная боль — чиновники, лоббирующие интересы различных групп бизнеса. Власть знает об этом, но что-то никто из аппарата не изгоняется…
— Известно: вы поддерживаете с Путиным контакты, встречаетесь, созваниваетесь. Что, как правило, становится поводом?
— Конкретные события. Например, я долго общался с Владимиром Владимировичем, когда готовился визит Генри Киссинджера. Или в мае мы встречались после расширенного заседания правления ТПП…
У меня не те отношения с Путиным, чтобы я просто позвонил и сказал: «Давайте встретимся. Поговорить захотелось». (Улыбается.) Но если есть весомый повод для общения, злободневный вопрос, который я считаю необходимым поднять — звоню. Так, когда накануне президентских выборов в Абхазии Россия закрыла с этой республикой границу, я срочно позвонил Путину на борт самолета. Он летел в Индию.
Не стану углубляться в подоплеку инцидента. Скажу лишь, что кто-то очень не хотел, чтобы к власти в Абхазии пришел Сергей Багапш — умный, толковый, сдержанный человек. Закрытие границы в сезон созревания мандаринов имело целью обозлить против Багапша избирателей, знающих о его симпатиях к России. Однако в большей степени строгие пограничные кордоны влияли не на внутреннюю ситуацию, а на отношения между Россией и Абхазией, настраивали население против нас. Я сказал президенту, что совершается серьезная ошибка. Он с ходу отреагировал: границу открыли. Но, думаю, я не один ставил перед Владимиром Путиным такой вопрос.
— Неафишируемые поручения вроде встречи с Саддамом Хусейном накануне войны в Ираке Путин дает вам в официальной или максимально доверительной обстановке?
— В этой ситуации большую роль играл фактор времени. Президент позвонил мне домой поздно вечером. Попросил подъехать к нему на дачу. Мы встретились уже за полночь. Был подробный разговор. А рано утром наготове стоял самолет. И я вылетел…
— Вы не ложились в ту ночь?
— Почему? Я поспал.
— То-то про вас говорят, что можете себе приказать:
«Спать!» И заснуть ровно на столько, на сколько завели внутренний будильник.
— Раньше так было. Да и сегодня, если считаю нужным заснуть — засыпаю. Я не страдаю бессонницей. Но прежде клал голову на подушку и моментально засыпал. А теперь, когда что-то взвинчивает, будоражит, могу заснуть и через пять минут, и через десять.
— Почему-то кажется, что Лужков в этом смысле полная вам противоположность. Ему нелегко пришлось и после парламентских выборов. Надеялся объединить «Отечество» с «Единством» на паритетных началах — по типу блока ХДС/ХСС в Германии, а Кремль дожал… и никакого паритета. Вас с Юрием Михайловичем связывают не самые сентиментальные воспоминания о последних месяцах 1999 года. Но хоть не разбежались, остались в товарищеских отношениях?
— Мы сохранили вполне хорошие отношения. Когда встречаемся — обнимаемся.
— Вы сказали, что сейчас способны даже за руку поздороваться с человеком, к которому плохо относитесь.
