Размолвки происходили на каждом шагу. Уже на третий день пребывания в Вильне фельдмаршал в рапорте писал императору:
«Главная армия, быв в беспрестанном движении от Москвы до здешних мест на пространстве почти тысячу верст, несколько расстроилась. Число ее приметно уменьшилось, и люди, делая форсированные марши и находясь почти день и ночь то в авангарде, то в беспрестанном движении для преследования бегущего неприятеля, в очевидное пришли изнурение; многие из них отстали и только во время отдохновения армии догнать могут.
Во уважение сих обстоятельств, дабы войска Вашего императорского величества привесть в желаемое состояние и с лучшими успехами действовать на неприятеля, я положил дать здесь отдых главной армии на несколько дней, что, однако ж, может продолжаться до двух недель».
Несколько дней назад он писал об этом же из Родошковичей, а теперь повторял свою окончательную просьбу.
Но не успел курьер выехать из Вильны, как прискакал фельдъегерь из Петербурга и привез не считающийся ни с чем строгий приказ императора:
«Никогда не было столь дорого время для нас, как при теперешних обстоятельствах, и потому ничто не позволяет останавливаться войскам нашим, преследующим неприятеля, ни на самое короткое время в Вильне».
Александр I не больше жалел русских солдат, чем Наполеон жалел немецких!
Предстоял серьезный разговор по поводу дальнейшего ведения войны. Александр I рвался освобождать Европу, готовился проливать русскую кровь во имя интересов Англии и Пруссии. А Кутузов, зная цену «дружбе» европейских держав, считал не только ненужным, но и неосмотрительным усиливать немцев: они клянутся в дружбе, а за пазухой всегда держат нож. Эти «друзья» легко могут оказаться врагами.
Кутузов готовил императору строевой рапорт. Рапорт получался малоутешительным. Когда главная армия выходила из Тарутина, в ней насчитывалось девяносто семь тысяч человек при шестистах двадцати двух орудиях. К Вильне же пришло лишь тридцать тысяч при двухстах орудиях. Двенадцать тысяч человек убитыми во время преследования французов, а сорок восемь тысяч заболевших по дороге остались лечиться в госпиталях.
Враг уже изгнан из России. В журнале военных действий Кутузов записал:
«Следы неприятеля остались видимыми только по костям его, усеянным по полям, начав от Москвы и до границы».
Пора остановиться, поставить точку. А Александру все еще хочется самому взять реванш за Аустерлиц, ему не дают спать лавры Кутузова.
11 декабря 1812 года император Александр I приехал вечером в Вильну.
В монастырях и госпиталях трупы французов валялись грудами. Не было ни одного дома, где бы не лежали раненые или больные. Но улицы Вильны, по которым должен был следовать к генерал-губернаторскому дворцу Александр, были иллюминованы, а сам дворец сиял огнями.
Фельдмаршал Кутузов, в парадном мундире, с лентой через плечо, встретил императора у дворца, рапортовал ему о том, что 2 декабря остатки главной французской армии перешли Неман. Из трехсот восьмидесяти тысяч, вошедших в пределы России с многочисленной артиллерией, едва осталось пятнадцать тысяч без единого орудия. Вручил императору строевой рапорт.
Александр прошел по фронту выстроенного почетного караула – роты лейб-гвардии Семеновского полка – и вместе с Кутузовым направился во дворец, расточая комплименты старому фельдмаршалу, – притворяться императору было привычно и легко. Кутузов только почтительно кланялся, думая про себя: «Врешь, не проведешь!»
Улыбаясь налево и направо генералам и виленской знати, собравшейся приветствовать русского императора, Александр прошел в кабинет, где его ожидали уже лакеи и приехавший вместе с другими петербургскими сановниками обер-гофмаршал Толстой.
Михаил Илларионович понимал, что император устал с дороги и его следует оставить одного, но не мог не высказать тотчас же главной своей мысли, которая мучила Кутузова все время:
– Ваше величество, ваш обет исполнен: на русской земле не осталось ни одного вооруженного неприятеля. Теперь от вашего величества зависит исполнение второй части обета – прекратить брань.
Александр, конечно, предвидел, что Кутузов заговорит об этом. Он ответил заранее приготовленной фразой. В ней сквозь льстивое признание заслуг Кутузова проглядывало непреклонное намерение царя продолжать дальше эту ненужную для России войну.
– Михаил Илларионович, вы спасли не только Россию, вы спасли Европу! – сказал, стараясь не смотреть на фельдмаршала, император.
Кутузов понял, что государь будет стоять на своем.
Он поклонился и ушел из кабинета в залу, где еще все ждали, не зная, выйдет к ним император или нет.
Не прошло и минуты, как дверь кабинета отворилась и из нее вышел обер-гофмаршал Толстой. Он нес на серебряном блюде орден Георгия первой степени. Толстой подошел к Кутузову, говорившему с генерал-адъютантом царя князем Волконским и статс-секретарем Шишковым, и почтительно протянул Михаилу Илларионовичу блюдо, сказав:
– Его императорское величество жалует вам, князь, орден Георгия Победоносца первой степени.
Обер-гофмаршал подчеркнул слово «Победоносца».
Михаил Илларионович с поклоном взял дрожащей рукой орден, олицетворяющий победу России.
Все окружили его, наперебой поздравляя с высокой наградой.
Кутузов машинально благодарил, но плохо слушал эти излияния. Он думал свое: «Да, русский народ отстоял Отечество и избавил Европу от тирании! Спасенная Европа, конечно, постарается поскорее забыть об этом подвиге России.
Но история, но наши потомки забыть не должны!..»
1951–1960
Колет – куртка с короткими полами.
Ментик – гусарская куртка.
Фурлейт – обозный солдат.
Картауль – калибр пушки, у которой бомба весила пуд.
Фузея – ружье.
Аудитор – военный чиновник.
Капральство – отделение.
Кираса – латы, металлический панцирь на спину и грудь.
Фузилер – мушкатер, фурштатский – обозный.
Ландмилиция – местное земское войско, организованное Петром I.
Конференция – придворный военный совет, руководивший из Петербурга военными действиями русской армии за границей.
Гофкригсрат – австрийский придворный военный совет.
