Знакомство
1
Игорь медленно шагал по улице. Тело освобождалось от давящей тяжести, ломоты. Глаза, долгими часами зажатые смотровой щелью, обрели свободу, простор. Определенной цели у него не было — все равно куда идти, на что смотреть. И все же потянуло к городскому парку.
Огромнолобый, скорбный Тарас Шевченко бронзово возвышался на трехгранном пилоне, опустив ласково руки к простоволосой Катерине, к братьям своим, крепостным, к рабочему, крестьянину и солдату, шагающим снизу вверх по уступам постамента со знаменем свободы.
В безлюдной глубине парка Игорь наткнулся на заросшую косицами вьюнков беседку. Поднялся на ступеньку, увидел девушку с книгой. Должно быть, она не слышала шагов.
— Не помешаю?
Она оторвала глаза от книги.
— Как бы я вам не помешала — бормочу немецкий.
Он прошел к противоположной от нее стенке, опустился на скамью и, услышав, как девушка переводит текст из учебника, подумал, что она не сильна в немецком и если встретится неточность, то, пожалуй, можно будет поправить ее.
Ждать пришлось недолго, девушка застряла на слове «убан».
— Унтергрунд бан. Буквально — подземный поезд, а по-нашему — метро, гнедигес фрейлейн. Она улыбнулась:
— Спасибо. У вас уверенное произношение. В школе?..
— На Уралмаше работал с немцем из Берлина — разговаривал с ним часто.
— А у меня через два дня экзамен…
Как у школьницы, вспыхнули щеки и уши, выглядывающие из-под светлых локонов.
— Если не возражаете, попытаюсь вам помочь. Я сегодня свободен до двадцати двух ноль-ноль. Она поднялась, сказала просто:
— Меня зовут Галя Романова.
— Мальгин, — отрекомендовался Игорь, и протянутая рука утонула в его широченной ладони.
Незаметно пролетел час. Галя спохватилась, когда со стороны танцевальной площадки донеслись звуки джаза.
— Хватит зубрежки?
— Танцевать?..
— С удовольствием!
Но оказавшись на запруженной площадке, оробела, держалась от кавалера на расстоянии вытянутой руки, боясь, как бы сапожищи Игоря не раздавили красивые носки ее новеньких туфель.
Опасения были напрасны — и быстрый фокстрот, и медленное танго Игорь провел безукоризненно.
Не сговариваясь, они покинули жаркую тесноту.
Возле летнего театра с пустыми скамьями и опущенным над сценой занавесом Галину остановила знакомая мелодия. Поначалу непонятно было, откуда льются звуки скрипки и виолончели, потом догадалась: репетируют за кулисами, готовятся к концерту.
— Фибих… Это же Фибих! — зашептала Галя, увлекая Игоря по дорожке меж скамьями к первому ряду.
Он поразился ее восторгу.
— Фибих? Не слышал. Напоминает вальс-бостон.
— Нет-нет, это музыкальная поэма для концертного исполнения…
А сама уже встала, и руки приподнялись, и глаза проверили, не появился ли кто за спиной и достаточно ли четырех рядов паркета между скамьей и сценой, чтобы импровизировать под любимую мелодию.
Она танцевала с наслаждением. Пальцы левой руки Игоря мягко лежали на предплечье девушки, пальцы правой волнующе-ласково, едва ощутимо касались ложбинки меж лопаток. Он вел Галю бережно, уверенно, не догадываясь, что эта поэма вошла в ее жизнь с первыми детскими радостями.
…Отец приходил с завода переодетый в наглаженную синюю косоворотку и брюки со стрелкой. От его распаренной горячим душем кожи исходил неистребимый запах кузницы. Когда он поднимал высоко на руках Галинку, целовал ее, она дышала вкусным, сладковатым запахом окалины, пропитавшим навечно скуластое лицо отца.
Он часто приносил ей гостинцы — конфеты в разноцветных обертках, пирожные и книжки с картинками то из библиотеки, то купленные в магазине. Мать укоряла: «Що дытыну балуешь да балуешь…», а сама была довольнешенька, что отец все ее да доченьку старается порадовать и знать не хочет пьяных компаний.
Он неспешно ел наваристый, со шкварками, борщ из деревянной вместительной миски и подмигивал Галинке: «Погоди, почитаем вместе». А она сказку послушает и скорее тянется к патефону, ищет пластинку с поэмой Фибиха, и отец не нарадуется, что дочурка любит то же, что и он. Когда подросла Галя, поняла: та пластинка напоминала отцу его юность, странствия из родного Прикарпатья к берегам Влтавы; напоминала, должно быть, славную пражаночку, с которой он танцевал, наверно, того Фибиха. Но любовь свою верную, на всю жизнь, и работу надежную нашел Федор Романов не на берегах Влтавы, а у Днепра — в селе нашел Романково, что слилось с городом Каменское, ставшим Днепродзержинском, городом детства и юности Галины. Там вместе с лаской отца и заботливостью матери в ее жизнь вошел чешский композитор Зденек Фибих.
…Заметив, как смягчилось, похорошело от ласковых звуков лицо Игоря, как вспыхнул в его глазах огонек, похожий на отцовский, Галя только сейчас вдруг догадалась, что мать ревновала отца не к девушке той далекой, а к его неизбывной, нерастраченной памяти о ней. «Неужели и этой встрече суждена мимолетность, как той, пражской?» — неожиданно подумала Галина.
— Что с вами?
Она не ответила — сама не понимала, что происходит с ней.
Его большие пальцы успокаивающе, нежно прошлись по косточке на предплечье и опять остались недвижимы; и она так же мгновенно успокоилась, как и взволновалась.
И в семилетке и в фельдшерской школе учились ребята, с которыми ей приятно было и потанцевать, и поговорить о том, о чем даже с девчонками не разговаривала. Но едва один попытается стать ей ближе, чем другие, она из какого-то непонятного чувства самозащиты тут же от него отворачивается.
А тут в первые же часы знакомства с Игорем позволяет ему смотреть на себя так, как никому другому не позволяла, и волнуется, и делает глупость за глупостью, которые еще вчера осудила бы в любой из подруг.
Голоса скрипки и виолончели растаяли, как последние лучи ушедшего за горизонт солнца, а они продолжали свой вальс, чувствуя нарастающую внутри них мелодию.
Еще три выходных — еще три встречи.
Чтобы не пропало ни минуты из дозволенного Игорю времени, Галина приходила к воротам военного городка раньше, чем появлялись танкисты, получавшие увольнение в город. Увидев Игоря, бежала к нему, будто вечность его не видела. Не замечая в упор глазеющих на нее солдат и более сдержанные взгляды женатых командиров, она брала его под руку, и они сворачивали не вправо, к городу, как все, а влево, к близкому поселку с крытыми соломой хатками и небольшими фруктовыми садами. Невдалеке вилась речушка с ветлами на берегу. В тени деревьев было свежо и тихо, и никто не мешал делиться тем, что росло в душе.
