Великий ученый любил и умел пошутить. Частенько, вспоминает Френсис Дарвин, он «подсмеивался над современным декоративным искусством. Однажды, когда он гостил у нас в Саутгемптоне, воспользовавшись случаем, когда ни меня, ни жены не было дома, он обошел все комнаты и снес в одну из них все фарфоровые, бронзовые и другие художественные произведения, украшавшие камины и так далее, которые казались ему особенно безобразными, а когда мы вернулись - с хохотом пригласил нас в эту, как он выразился, «комнату ужасов».
Дети уже выросли, стали солидными, обзавелись своими семьями. Теперь Дарвин чаще наслаждался за обедом и завтраком обществом маленького внука Бернарда. Он был важен не по летам. Бабушка находила, что малыш напоминает далай-ламу. С дедом Бернард обычно обсуждал какую-нибудь важную проблему, например, какой сахар вкуснее - колотый или песок? Они всегда приходили к приятному выводу:
- Мы с тобой во всем сходимся!
Между тем жить и работать Дарвину становилось с каждым днем труднее... Болезнь терзала его все сильнее. Уже плохо помогали и лечебные воды. («Я не могу ходить, гулять, и все меня утомляет, даже взгляд на ландшафт... Я хотел бы, чтобы все вокруг меня были счастливы и довольны, но жизнь для меня стала очень тяжелой».)
Но он продолжает работать. Публикует одну за другой статьи о своих наблюдениях, монографии - в том числе о дождевых червях, подведя итоги сорока лет наблюдений! Дарвин так восхищен этими незаметными, но незаменимыми создателями всего плодородного слоя земли, что находит у них даже «известную степень мыслительных способностей»... («Такое допущение каждому покажется совершенно невероятным, но можно сильно сомневаться в том, что мы достаточно внаем нервную систему низших животных, чтобы показать справедливость нашего врожденного недоверия к такому заключению».)
«Замечателен был широкий интерес отца к областям знания, лежавшим за пределами его специальности... Так, он имел обыкновение прочитывать в журнале «Калиге» («Природа») почти все статьи, хотя столь многие из них относились к математике и физике. Он часто говорил мне, что получает какое-то особое удовольствие при чтении статей, которые он (по его собственным словам) не может понять. Хотелось бы мне воспроизвести то, как он подсмеивался над самим собой по этому поводу» (Френсис Дарвин).
На склоне лет Дарвин считает себя обязанным воздать должное своему славному деду Эразму и, пользуясь семейными архивами, подробно рассказывает о его жизни. Начинает он писать и «Воспоминания о развитии моего ума и характера», решив оценить свою жизнь строго и объективно, с поистине научной точностью. («Я ставлю себе целью писать так, словно я уже мертв и из иного мира окидываю взглядом прожитую жизнь».)
Он беспощадно судит себя, не забывая даже мелких детских грешков: «В то время я был очень вспыльчив, ругался, как извозчик, и легко вступал в ссору». (Ему было тогда десять с половиной лет...) Вспоминает, как таскал яблоки из соседского сада и однажды побил под горячую руку щенка, («Угрызение совести было для должно быть, тем более тяжким, что и тогда и долгое время после того любовь моя к собакам была настоящей страстью. По-видимому, собаки чувствовали это, потому что я умел привлекать их к себе...»)
Дарвин так откровенно и смело рассказывал о себе, что его детям и внукам эта исповедь показалась непригодной для печати. Они долго не разрешали ее публиковать, давали в печать лишь отрывки. Полностью «Воспоминания» увидели свет лишь через 75 лет после его смерти - ик нашей чести, впервые на русском языке (с фотокопий подлинной рукописи).
Поразительный человеческий документ! Великий ученый исследует свой ум и характер так беспристрастно и деловито, словно описывает какое-то интересное явление природы, любопытного представителя человеческой породы, встретившегося ему на пути:
«...Мое имя, вероятно, на несколько лет сохранит свою известность. Поэтому мне все же стоит, быть может, сделать попытку проанализировать те умственные качества и те условия, от которых зависел мой успех, хотя я отдаю себе отчет в том, что ни один человек не в состоянии осуществить такой анализ правильно».
Начинает он с подробного анализа недостатков, причем - весьма для него характерно - рассматривает их с точки зрения главного дела своей жизни:
«Я не отличаюсь ни большой быстротой соображения, ни остроумием - качествами, которыми столь замечательны многие умные люди... Поэтому я плохой критик: любая статья или книга при первом чтении обычно приводят меня в восторг, и только после продолжительного размышления я начинаю замечать их слабые стороны. Способность следить за длинной цепью чисто отвлеченных идей очень ограничена у меня, и поэтому я никогда не достиг бы успехов в философии и математике.
...Я обладаю порядочной долей изобретательности и здравого смысла, т. е. рассудительности, - в такой мере, в какой должен обладать ими всякий хорошо успевающий юрист или врач, но не в большей, как я полагаю, степени.
...С другой стороны, во мне не очень много скептицизма, а я убежден, что такой склад ума вреден для прогресса науки».
О своих достоинствах Дарвин высказывается скупо, хотя, верный научной объективности, вовсе не пытается самоуничижаться:
«Некоторые из моих критиков говорили: «О, наблюдатель он хороший, но способности рассуждать у него нет!» Не думаю, чтобы это было верно, потому что «Происхождение видов» от начала до конца представляет собою одно длинное доказательство, и оно убедило немало способных мыслить людей. Эту книгу нельзя было бы написать, не обладая известной способностью к рассуждению...
С другой стороны, благоприятным для меня, как я думаю, обстоятельством является то, что я превосхожу людей среднего уровня в способности замечать вещи, легко ускользающие от внимания, и подвергать их тщательному наблюдению. Усердие, проявленное мною в наблюдении и собирании фактов, было почти столь велико, каким только оно вообще могло бы быть. И что еще более важно, моя любовь к естествознанию была неизменной и ревностной...»
Дарвин отмечает, что некоторые его достоинства были как бы «продолжением недостатков». Посетовав на то, что ему мешало неумение (разумеется, с его точки зрения!) ясно и сжато выражать свои мысли, он замечает: «Однако в нем имеется и компенсирующее меня преимущество, оно вынуждает меня долго и внимательно обдумывать каждое предложение, а это нередко давало мне возможность замечать ошибки в рассуждениях, а также в своих собственных и чужих наблюдениях».
«...Даже плохое здоровье, хотя и отняло у меня несколько лет жизни, пошло мне на пользу, так как уберегло меня от рассеянной жизни в светском обществе и от развлечений».
