«Батя» и комиссар были для нас не только абсолютным авторитетом, но и нашими непосредственными командирами. Они систематически собирали нас всех вместе в столовой улускома и знакомили с последними известиями, с обстановкой в республике, давали различные указания, которые мы считали более важными, чем обязанности по временной работе. Хотя и те, и другие были направлены в одну точку: способствовать налаживанию нормальной жизни на подведомственной нам территории. Мы узнали, что отряд И.Н. Чернышова занимается тем же, что и мы, но в соседнем улусе.
В Приютном происходил призыв в армию, но нас не трогали. Иногда военкомат прибегал к помощи нашего отряда. Нам приходилось ловить уклоняющихся от призыва и дезертиров, что было значительно сложнее.
Прокурор, узнав, что я получил подробный инструктаж от секретаря улускома, сказал, что вряд ли может что-либо добавить. Он лишь проверил, как я понял Указы Верховного Совета, сделал несколько советов относительно должностных действий при обысках, дал мне список тех лиц, у кого следует искать зерно. Он также выдал соответсгвующие ордера на производство этих действий и печать для опечатывания помещений, где будет обнаружено упрятанное зерно. Оказывается, бывшие подпольщики и агенты уже сообщили, кто прятал совхозное зерно.
С утра мы с Федором начали действовать. Зашли в первый из указанных дворов, предъявили ордер на обыск. Я, показав хозяину дома Указ Верховного Совета, спросил, имеется ли в его доме государственное зерно? Хозяин дома, старый казак, посмотрел на меня с такой злобой и презрением, что мне стало ясно — зерно есть. Я заставил его расписаться на обороте ордера и сделать приписку о том, что государственное зерно он не прятал. Осмотрев хату, мы обнаружили три мешка пшеницы. Посмотрев на старика и членов его семьи, сгрудившихся на кухне, на выводок ребятишек, я сказал, что это остается им на пропитание. А где остальное?
Старик предложил искать самим. Мы обошли двор вдоль загаты (это забор из старой многолетней соломы, которую укладывают вокруг двора ежегодно после каждого обмолота). Ничего подозрительного наше внимание не привлекло. Как предписывал «Батя», когда обходил территорию, Федя шел сзади с автоматом на изготовку и следил за обстановкой.
В хлеве, где стояли лошадь и пара коров, обратил внимание на чистоту помещения. Сравнивая с тем, что видел в калмыцких хотунах, был поражен разницей в культуре, и подумал — справный старик. Но, осмотрев постройку с внешней стороны, заметил несоответствие внутреннего объема помещения с его наружным обводом. Между тем, другой двери не было. Я постучал прикладом автомата по стенкам хлева, в этом месте звук был глухой, значит оно чем-то заполнено. Попросил у хозяина топор или лом. Он сказал, что у него их нет. А глаза стали бегать, он стал нервничать. Я внимательно осмотрел хлев, нашел лом, пару раз ударил по саманной стенке и пробил дыру, из которой посыпалось зерно.
Заткнул дырку, позвал хозяина в хату, стал заполнять протокол обыска. Женщины заголосили, дети прижимались к ним. Картина была удручающей. Руки у меня дрожали. Я стал задавать вопросы, сколько у него земли? Что он на ней сеял? Каков был урожай? Если это пшеница его, то почему он ее прячет? Он путался в ответах. Я повторил ему, что укрытие государственной собственности есть уголовное преступление, что зерно будет изъято, что он отвечает за его сохранность. Посоветовал спрятать те три мешка с зерном, что стояли на виду, чтобы не маячили. Их мы оставляем для пропитания семьи, наверняка у него еще где-то припрятано. Хозяин отказался подписать протокол обыска. Мы с Федором сделали запись об отказе. Вообще картина была удручающей.
Покинув этот двор, пошли по следующему адресу. Там зерно было закопано во дворе у загаты. Обходя вдоль ее, я поскользнулся и упал. Когда поднялся, увидел ледяную корку, покрытую снегом, но только в одном месте. Везде вокруг почва была мягкая, а здесь твердая как цемент. Спросил хозяина, что там лежит, но он молчал. Я потребовал лом. Хозяин ответил, что лома у него нет. Но Федя толкнул его автоматом в бок и лом нашелся. Я заставил его продолбить ледяную корку. Под ней оказалась хорошо оборудованная яма, заполненная зерном (Потом мы узнали, что ямы с зерном в здешних местах обмазывают пеплом от кизяков, которыми топят печи и он работает как цемент, не пропускает влагу).
Вся процедура повторилась. Но хозяин просил оставить немного зерна для прокорма семьи. Сказал, что два его сына служат в Красной Армии, на руках у него женщины и внуки. Мы с Федором переглянулись и поняли друг друга. Написали протокол о добровольной сдаче зерна. Я обещал ему, что три мешка пшеницы ему оставят.
День клонился к полудню, мы пошли на обед. Но удовлетворения от проделанной работы не чувствовали. Рыться в чужом навозе было непривычно и очень неприятно.
В Прокуратуре доложил Василию Никоноровичу о проделанной работе. Он похвалил меня и сказал, что хлеба в госпиталях нет, хлебопекарня уже остановилась из-за отсутствия муки, спросил, сколько зерна обнаружено. Я сказал, что мало в этом понимаю, но брички две-три будет. Прокурор объяснил, что зерно возят в коробах, это два коня вместо телеги тянут большой деревянный ящик в виде гроба, но без верхней крышки. Он вмещает 800 кг зерна. Завтра я это сам увижу.
С утра у нашего здания стояли два таких короба и несколько милиционеров. Прокурор заготовил нужные документы, поручил мне руководить изъятием зерна, которое милиция будет сопровождать до мельницы. Надо проследить, чтобы мука не ушла на сторону. Еще он сказал, что первого хозяина надо арестовать за укрывательство государственного зерна, а второго поблагодарить за сохранность пшеницы, вручил мне соответствующие документы.
Все произошло так, как намечено. Зерна оказалось значительно больше, чем ожидалось. Первого хозяина арестовали наши парни из милиции. Второму отсыпали три мешка отборной пшеницы. На остальное зерно он дал подписку о сохранности и получил благодарность от исполкома улусного совета за хранение и добровольную передачу государству спасенного им от оккупантов зерна. Так прошел еще один день моей службы на новом месте в новом качестве.
Молва в тот же день разнесла по селу сведения о происшедших событиях. Со мной, мальчишкой, стали здороваться незнакомые люди, обращались с жалобами на вновь испеченных чиновников, старался помогать чем мог и как мог. Обращался к прокурору, он наставлял меня, словно ученика в школе, разъяснял, как надо реагировать на просьбы и жалобы граждан. Как выделять суть дела из словесного потока обиженных граждан.
Более двух недель мы с Федором Ворониным занимались поиском зерна. Одни хозяева отдавали его добровольно, сами показывали, где оно спрятано. Другие пытались всеми силами увести подальше от тайников. Это повторялось каждый день, мы уже научились определять те места, куда сами спрятали бы зерно. Ведь все приходит с опытом.
