Куда помчалась акула дальше, я не успел увидеть. Я только заметил, как бычок метнулся от акулы и спрятался под понтон.
А меня стали поднимать без выдержки, оторвали от грунта, как рыбу на крючке.
— Скорей! — закричал голос в телефоне.
Я понял, что наверху уже бушует шторм. При выходе из воды меня так качнуло, что о первую ступеньку трапа смяло полшлема.
Я непременно был бы сбит волной, если бы Подшивалов не взял меня за рожок и не втащил прямо на корабль в костюме с калошами, девятипудового.
Это мог сделать только он — первый силач на корабле. Меня сразу подхватили под руки, на ходу сняли шлем и, не раздевая, закупорили в чугунную камеру, как бычка в консервную банку.
Меня заперли сюда, чтобы я не заболел кессонной болезнью, так как с глубины был поднят без выдержек. В камеру стали накачивать воздух, как будто я всё еще находился на дне. И даже пистолет был тут же, со мной. Не было только акулы.
А потом в окошко ко мне заглядывал Никитушкин и кричал в телефонную трубку: «Тридцать, двадцать пять, восемнадцать…» Это он убавлял мне глубину. Я смотрел в зеленоватое стекло камеры и видел, как по палубе перекатывались морские волны, в окно била вода, и мне казалось, будто я действительно поднимаюсь с глубины.
Корабль качало, и я держался за скамейку. Подо мной стучали машины.
Я взял трубку и спросил Никитушкина:
— Что станет с акулой, если ей в брюхо залепить железный болт? Зарастет или нет?
— Что? Что? — спросил вдруг голос Подшивалова. — Сейчас пришлю к тебе доктора Цветкова!
Он подумал, что я заболел кессонной болезнью и у меня начинается бред. Я сразу приумолк и молчал, пока «глубина» не стала ноль. Тогда открыли крышку камеры и выпустили меня.
Доктор Цветков пощупал мой пульс и сказал: «В порядке», а Подшивалов спросил, как легли понтоны.
Я не знал, что ему ответить.
В клубах ила, поднятого акулой, я только видел, как в понтон сквозь маленькое отверстие открытого крана стремительно вливалась вода.
— В порядке, — сказал я. — По моему борту легло четыре понтона.
— И у Никитушкина четыре, — сказал Подшивалов. — Значит, все восемь на месте.
Шторм продолжался. Мы не выходили из порта. А я мечтал об охоте на новую акулу и даже припрятал запасной болтик. «А та, может быть, лежит уже мертвая на грунте», — думал я.
Едва дождался я, когда кончится шторм. Только через два дня мы вышли из порта в море к буйку, которым были обозначены затонувший корабль и приготовленные возле него понтоны.
Пришли мы на место, спустили водолазов. И тут началось самое удивительное. Такого еще никогда не было в жизни нашего отряда. Даже самый хладнокровный среди водолазов — старшина Подшивалов из бледнобронзового превратился в медно-красного, и по лицу пошли пятна. Водолазы обнаружили на дне пропажу понтона. Было восемь, стало семь.
— Что? — кричал Подшивалов диким голосом. — Исчез? Украли? Да ведь в нем с водой двести тонн веса. Не срами! Ищи, а то подниму с грунта и отправлю в больницу.
Обыскивать дно спустились чуть ли не все водолазы. Горячка началась под водой, пар пошел от разведчиков.
Никитушкин в поисках понтона легко летал над водорослями, и казалось, что его тело ничего не весит, — так умело он отрегулировал воздух в костюме и так хорошо были подтянуты подхвостником его груза. Быстро травя с руки кольца шланга и сигнала, он проносился над грунтом, как будто бежал по земле. Он то летел над водорослями наперерез течению, то вдруг падал на грунт и шел по водорослям. Пузырьки летели из-под его ног, точно и на калошах, как на шлеме, у него были золотники. Это пузырила шоколадная водоросль — фукус, лопались ее плавательные бугорки на стебле. Его даже раз накрыла своим огромным грибом хищная красная медуза со щупальцами, длинными, как у осьминога, но он вывернулся из-под нее и метнулся в сторону.
Много умения и выдержки надо иметь человеку, чтобы так свободно двигаться под водой.
А я шел по грунту и давил морские огурцы — голотурии, которые от испуга выворачивали на меня свои внутренности, и пучеглазые хищные бычки тут же поедали огуречные желудки.
У бычков был праздник обжорства. Они бросались под руки и ноги и хватали всё, что можно было съесть.
Нахальные, ненасытные, с пастью во всю голову, они ничего не боялись. Один даже цапнул меня за палец.
Если бы он был побольше, то истерзал бы зубами всё, что плавает и копошится под водой. А такой маленький, с чайную ложку, — что он может сделать? Выйдет из пальца капля крови, а соленая вода, как иод, сразу затянет ранку.
Бурая, гибкая водоросль — тура — ремнями захлестывала мне ноги, а красная стройная — доходила до водолазной манишки. Я шарил в ней, хотя понтон был выше меня в два с половиной раза, и колол себе руки о морских ежей, потом пришлось вытаскивать эти ежевые колючки из распухших ладоней.
Звезды пятиконечные, тринадцатиконечные, алые, оранжевые с фиолетовыми пятнами и без пятен вились и падали мне на шлем, шевелили лучами и засыпали руки, казалось, что я попал под звездный дождь.
А в это время чей-то голос кричал мне в телефон:
— Ну как? Есть? Нашли?
Тут я наступил на какой-то темный ковер и упал, а из-под меня в туче обеспокоенных звезд, медуз, креветок и змеехвосток вылетела громадная плоская рыба.
Она хлестнула меня длинным черным хвостом по медной манишке и понеслась так быстро, что прежде чем я что-либо сообразил, уже превратилась в белесую оладью, сделав одним рывком метров двадцать. После нее еще долго продолжали ходить вверх и вниз потревоженные волокна оборванных водорослей.
Пока я искал понтон, бычки не отставали от меня ни на шаг везде и всюду, куда бы я ни повернул. Они ныряли за мной в водоросли, суетились в облачках пепельного ила, рылись в следах моих калош на песке, заглядывали со всех сторон под синие валуны, обнюхивали гальку, дрались из-за раздавленной ракушки и снова догоняли меня.
Глаза мои уже застилал соленый пот Я еле волочил водолазный шланг. Феска у меня съехала с головы. Я то и дело прикладывался пересохшими губами к медному холодному ободку иллюминатора, на котором, как в крошечной рюмочке, стояла горькая морская вода, попавшая сверху через головной золотник.
Уже дважды я видел бледную тень, шел к ней. думая, что это понтон, но узнавал затонувший корабль и снова уходил в сторону. А чей-то голос мне кричал не умолкая: «Ну, как? Есть? Нашли?»
Ничего мы не нашли. Понтон исчез, как сквозь грунт провалился. Будто его и не было совсем.
Водолазы вернулись наверх, потные, измученные и злые.
Эта весть потрясла морские сердца от безусого юнги до старого капитана. Переполошила всех моряков.
