Эта весть потрясла морские сердца от безусого юнги до старого капитана. Переполошила всех моряков.
Даже кочегар балагур Вострецов замолк. Он не шутил. Все про наш понтон знали и все искали его, старались помочь горю. Моряки — народ дружный. «Понтон не иголка, — утешали они Подшивалова, — где-нибудь прибило к берегу, найдем».
Наш понтон искала подводная лодка, которую мы в свое время спасли. Военные тральщики обшаривали тралами дно моря. Но понтон не нашелся. Кто же украл его?
Тайна пропажи становилась всё более непонятной.
Я еще раз старательно вспомнил все по порядку: как ложились понтоны на грунт при затоплении, как я охотился на акулу, и тут меня будто кипятком ошпарило: «Да ведь это моя акула!» Понтон исчез с борта Никитушкина, а она как раз туда и помчалась! Мы еще не знаем, на что способна разъяренная акула. Может быть, у нее, как у раненого медведя, дикого кабана или африканского носорога, удесятерились силы?
То, что я пережил тогда, наверно не переживал ни один из водолазов во всем мире.
Сперва я хотел сказать о своей догадке Подшивалову.
Но потом решил, что под горячую руку он может выгнать меня из водолазов за подводную охоту, а понтона ведь всё равно не вернет.
«Да и виновата ли еще акула? Куда ей сдвинуть понтон? — думал я. — Хорошо, но кто же тогда утянул, если не она?»
И чем больше я вдумывался, спорил сам с собой и разбирал подводную обстановку при потоплении понтонов, тем яснее мне становилось, что виновата акула. Только она! Кстати, там лежал длинный стальной трос; наверное, она запуталась за него и потянула понтон за собой на южные моря.
— А всё-таки я узнаю, куда делся понтон, — сказал Подшивалов и посмотрел на меня и Никитушкина так, что мне стало жарко.
Всю ночь я мучился, будто я сам украл понтон. Чего я только не передумал! Наконец, под утро уснул тяжелым сном. Во сне на меня в упор глядел пучеглазый щетинистый бычок.
— Ты что на меня смотришь? — спросил я. Бычок загадочно молчал. Мне сделалось страшно. Хотел бежать, а ноги, как из ваты, не бегут.
Утром меня разбудил Никитушкин.
— Вставай! — крикнул он. — Вора нашли!
— Акулу?
— Бычка.
— Не может быть, — сказал я, — Бычок унес двухсоттонный понтон? Да как он мог сдвинуть его с места? — закричал я.
— Пойди погляди, — сказал Никитушкин.
Я выбежал на палубу. У борта я заметил приведенный откуда-то понтон, а потом увидел и бычка. Он лежал на ладони у Подшивалова, маленький и щетинистый. Все разглядывали его как чудо, будто сроду не видели бычков. Виновник переполоха ходил по рукам команды, его даже потом засушили на память.
Вот проклятый бычок! Сколько времени мы потеряли из-за него, а тут еще два дня шторма! Все сделались злыми, навалились на работу и поднята корабль на целую неделю раньше срока.
Но как же всё-таки этот крошечный бычок мог уволочь такой огромный понтон?
А очень просто: он попал в отверстие понтона вместе со струей воды и заткнул его, как пробка. Поэтому в отсеке понтона остался воздух и понтон понесло по дну морским течением к берегу. Потом рыбаки заметили огромную железную бочку, которая торчала из воды, и догадались, что это и есть наш пропавший понтон. Оттуда его и прибуксировали к нам.
Виновника сперва и не заметили. Только когда стали разглядывать понтон и разгадывать причину его подвижности, увидели дохлого бычка, торчавшего из дырочки среднего отсека.
Скоро о бычке все забыли… А мне он снился еще три раза. Смотрел на меня и будто спрашивал о чем-то. Но о чем, я не могу припомнить.
И с тех пор у меня пропал интерес к охоте на акул.
А запасной ствол-заряд я сдал в кладовую.
Это было далеко от моря, в горах.
Казалось бы, что делать водолазам в горах? Нечего. Но вот портовое начальство снимает нас с корабля, сажает на самолеты и велит срочно лететь.
— Куда? — спрашиваем нашего старшину дядю Мишу.
— В горы, — отвечает он.
«Что за странная командировка?» — думаем мы.
Берем с собой на самолеты водолазное имущество и еще больше удивляемся: приказано грузить столько водолазных рубах, сколько никогда не брали даже в море.
— Куда столько?
— Пригодятся, — отвечает нам старшина, — может быть, еще и нехватит.
— Да что мы, в водопад полезем?
— Не в водопад, а в такое место, куда не ходил еще ни один водолаз.
Больше старшина ничего не сказал, и мы сели в самолеты.
Посадили нас на истребители, хотя время было и невоенное. Оделись мы в зимние шубы, а стоял апрель месяц, шапки, башлыки и очки надели. Парашюты взяли.
Я сел в кабину истребителя, к меня привязали ремнями к сиденью. Водолазные рубахи тоже со мной. А товарищи мои на других самолетах. Здорово мчались. Только одни толчки вперед чувствовали, да концы башлыка у меня трепетали, как плавники черноморской скумбрии, когда за нею гонится дельфин.
Захотелось мне, по водолазной привычке, взглянуть на грунт под ногами, нагнул голову за борт, а ее ветром так рвануло, что чуть было не оторвало совсем, еле выхватил из-за борта. Сразу присмирел. Шею потом два дня поворачивать не мог.
Лечу и думаю: «Куда же мы летим? Что там за место особенное, в которое мы еще не спускались? Водолазы мы бывалые. Десятки пар брезентовых рукавиц стер я о стальные тросы, ржавое железо и валуны под водой. Не один пуд морских ракушек, креветок и речных улиток раздавил свинцовыми подметками. Двенадцать лет уже работаю водолазом и за эти годы, кажется, немало испытал.
Спускался я в темные отсеки затонувших кораблей, где мог заблудиться, сломать ногу, убиться в провалах угольных бункеров, разрезать и придавить воздушный шланг среди толстого рваного железа.
Корабли эти лежали иногда на предельных морских глубинах, где врачи разрешали оставаться только пятнадцать, двадцать минут и подниматься с грунта два с половиной часа, чтобы от резкой перемены давления не случилась кессонная болезнь.
Спускался, например, в грязь, возле Старого Петергофа, где надо было найти трубу, проложенную еще в прошлом столетии. Лягушек там было — тьма. Жили они, и никто их не тревожил, а я вот залез.
Водолазная помпа подавала мне воздух от подножья мраморной богини — статуи фонтана, а я неподалеку ввинчивался в жидкий грунт этого заросшего озера-болота. Лягушки прыгали и кричали так оглушительно возле шлема, что я сам чуть не заквакал. Влезал в болото — и надо мной смыкалась густая туча тины, грязи до тех пор, пока не нащупал подметкой старый железный трубопровод. Застропил трубу, и меня потянули наверх.
Сам я вылезти уже не мог. Чуть шланг и сигнал не оборвали, пока вытаскивали. Когда подняли, был я похож на огромную лягушку.
