Приведенные примеры свидетельствуют, что у Булгарина была своя специфическая аудитория. Прежде всего следует отметить ее достаточно большой, массовый (для того времени) масштаб. Тираж «Северной пчелы» (в разные годы от 1,5 до 9 тыс. экз.) превышал тираж любой другой одновременно выходившей русской газеты, а тираж романа «Иван Выжигин», вышедшего подряд тремя изданиями, – любой другой выходившей ранее отечественной прозаической книги.
Своими романами и журналистской деятельностью Булгарин способствовал расширению читательской аудитории на Руси, росту ее численности и приобщению к чтению новых социальных слоев.
Хороший материал для характеристики булгаринской аудитории дает история «Ивана Выжигина». Когда в 1829 г. вышло первое издание, то весь тираж (2000 экз.) был раскуплен за несколько дней (обычно книги лежали долгое время), в том же году было выпущено и тут же разошлось второе издание, а на следующий год – третье. Книга стала литературной сенсацией. Можно сказать, что почти все, кто в России читал книги, сочли нужным ознакомиться с романом, он стал предметом споров и обсуждений, как в устных беседах, так и в переписке. А.Я. Булгаков писал из Петебурга брату Константину в Москву 15 мая 1829 г.: «Много говорят о Выжигине. Все читают, хвалят, бранят, критикуют, а автор между тем собирает денежки и печатает второе издание»[310]. Интерес к книге затронул различные социальные слои, от аристократии до купеческих приказчиков и грамотных дворовых. Н. Полевой писал в рецензии на роман: «В кабинетах, в гостиных, на бирже, в городах, в деревнях, в целой России сочинения г-на Булгарина, и особенно “Иван Выжигин”, составляют предмет разговоров. Просвещенные и невежды, умные и неразумные, дамы, старики, офицеры, купцы, чиновники, даже девушки и дети толкуют о Булгарине, о его успехах литературных. Разговоры о “Иване Выжигине” составляют приправу холодных визитов, скучных посещений, столкновений деловых людей и сборищ за сытными обедами»[311].
Приведенные слова – не лесть Полевого, в тот период литературного союзника Булгарина. Есть и другие свидетельства широкого распространения романа в разных социальных средах. Н.И. Надеждин писал в рецензии на роман, что его «шумная слава облетела уже будуары и гостиные и раздается теперь – в передних»[312]. А.А. Шаховской в водевиле «Еще Меркурий, или Романный маскарад», впервые представленном через несколько месяцев после выхода книги, писал (от лица романа): «Я, Выжигин Иван, к услугам всех – // От бар до слуг и от дворян до дворней…»[313]
Одной из причин подобного успеха книги было наличие в ней социальной критики. Сенатор П.Г. Дивов писал в дневнике 3 апреля 1829 г.: «Вышел роман “Выжигин” сочинения Булгарина, редактора “Пчелы”. В этом романе, который написан хорошим слогом, правдиво изображены злоупотребления мелких чиновников судебного ведомства и полиции. Первое издание разошлось в 8 дней, и государь пожаловал автору награду. Стремление покупать это сочинение (хотя оно того стоит) огорчает меня, так как это доказывает склонность публики критиковать действия правительства»[314].
Однако широкое распространение еще не означало всеобщего успеха. Сразу же выявилось, что восхищение одних очень резко контрастирует с презрением и насмешками других. При первом соприкосновении с материалом возникает искушение «разнести» читателей романа по сословным категориям, отождествив противников с родовитым дворянством, а поклонников – со средними социальными слоями. Например, кн. Е.Н. Мещерская, опираясь на наблюдения в своем кругу, писала из Петербурга в Москву поэту И.И. Дмитриеву вскоре после публикации романа: «Куда ни приедешь, везде говорят об “Иване Выжигине” – но редко с похвалою; куда ни взглянешь – в гостиных, в дамских комнатах, везде увидишь “Ивана Выжигина” даже с разрезанными страницами, занимающего почетное место на столах»[315].
П.А. Вяземский находил в романе «плоскость»[316], И.В. Киреевский – «пустоту, безвкусие, бездушность, нравственные сентенции, выбранные из детских прописей, неверность описаний, приторность шуток»[317]. Е.А. Баратынский утверждал, что там «вы не найдете не только ни одной мысли, ни одного положения, ни одной картины, ни даже того достоинства, которого можно ожидать от Булгарина, т. е. особенного знания некоторого рода людей, с которыми не знаются порядочные люди…»[318], С.П. Шевырев полагал, что «весь мир Булгарина составлен из ангелов <…>, из чертей <…> и из пустых людей, как то Выжигина, Миловидина и проч. Это нравственные качества, а не живые характеры»[319]. Для А.А. Дельвига это – «пошлая и скучная книга»[320]. А.А. Шаховской 8 января 1830 г. писал С.Т. Аксакову из Петербурга, что был на вечере у Жуковского совместно с Крыловым, Пушкиным, Гнедичем и «во время ужина начались суждения о Булгарине <…>. “Иван Выжигин” был выжжен единогласно из русской словесности, а сочинитель его объявлен мерзавцем со всеми своими собутыльниками и сидельниками. Его мерзости <…> вооружили против него всех, и он признан большим светом человеком без воспитания и кабацким писателем <…>»[321].
Критики обычно подчеркивали, что роман адресован совсем иной аудитории (правда, в полемических целях ее место в социальной иерархии снижалось): «…вся дворня, говорят, не нарадуется им: так и рвут – из рук в руки»[322]; он «по плечу простому народу и той части нашей публики, которая от азбуки и катехизиса приступает к повестям и путешествиям»[323]. И.Н. Скобелев, офицер, а впоследствии и литератор, не получивший систематического образования (по собственному признанию, читал в юности только церковные книги и лубочного «Милорда Георга» М. Комарова), писал Булгарину про «на святой Руси небывалого, а посему и драгоценного Выжигина <…> сочинение толико превосходное, неподражаемое»[324]. (Ср. с мнением светской читательницы о Гоголе в 1847 г.: «…все его прежние сочинения были грязны, сальны и наполнены ругательствами, так же и Булгарина, они годны для лакейской, да и того не позволят в благочестивом доме <…>»[325].)
Однако дальнейшее знакомство с материалом ломает эту схему. Оказывается, роман понравился как Николаю I и А.Х. Бенкендорфу[326], так и молодому Н.В. Станкевичу, который писал родственникам: «Я имел случай прочесть несколько хороших русских романов. Пример подал Булгарин Выжигиным и Самозванцем. При всех недостатках сих творений – все-таки благодарность Булгарину»[327]. А.А. Харитонов, с 1829 г. учившийся в Царскосельском лицее, а впоследствии ставший сенатором, вспоминал о конце 1820-х – начале 1830-х гг.: «Я прочел [по-французски] все бывшие в ходу романы Вальтера Скотта, Виктора Гюго, Бальзака и других, не отставая при этом и от русской литературы, которая вся почти заключалась в беллетристике. Первые романы Василия Нарежного, Булгарина, Загоскина читались с наслаждением и производили сильное впечатление на мое юное воображение <…>»[328]. Генерал-майор И.К. Арнольди «читал “Выжигина” и очень ценил <…>. Говорил, что зачитывается “Северной пчелой”»[329]. Прочитав две литературные новинки, майор П. Лялин в письме Д.И. Хвостову, отрицательно оценив «Полтаву» Пушкина, так характеризовал роман Булгарина: «Выжигин мне очень понравился своим описанием всех сословий наших соотечественников. Картины его описания резки, но естественны, только все разительные примеры собраны или подобраны к одному времени, но это не уменьшает достоинств романа, в котором должно представить все разительно. В завязке нет большого интереса, но я этого и не искал, будучи доволен языком и картинами»[330]. Приятель А.С. Пушкина А.Н. Вульф, находясь в армии во время Русско-турецкой войны, в сентябре 1829 г. так резюмировал в дневнике впечатления от новой книги: «…я с жадностью и без порядку прочитал четыре части, в которые разделен роман. Он назван нравственно-сатирическим, но сатиры я мало встретил в нем. Ход романа совсем не занимателен, происшествия не связаны, а рассуждения нравственные несносны, описание чувств и страстей вяло и холодно. Зато [есть]описание образа жизни наших дворян, некоторых лиц, сделанных представителями всех пороков и недостатков, которые встречаешь в их сословии, злоупотреблений, которые мы всякой день видим, и наконец разных степеней общества нашего в столице и губерниях. Слог сочинения вообще чист, но в нем нет ни живости, ни остроты, ни разнообразия рассказа: качества слога, требуемые от сатирика»[331]. Юный М.А. Бакунин писал сестрам в марте 1830 г.: «Русская литература обогащается романами. Булгарин открыл путь своим “Иваном Выжигиным”, очень хорошим романом <…>»[332]. С.П. Шевырев, литературный противник Булгарина, резко отрицательно оценивший роман в целом, тем не менее, находясь в Италии и получив роман, признавался в дневнике: «Я с жадностию на него набросился, и 1-й том произвел на меня хорошее впечатление живым описанием польской дворни и жидов польских <…>»[333]. Художник А.А. Иванов в письме знакомому из Петербурга от 27 апреля 1829 г. дал следующую неоднозначную характеристику книге: «Везде кричат о романе “Иван Выжигин”. Его здесь превозносят; и я <…> прочитал сии четыре части и нашел, что Булгарин столько же имеет дара описывать пороки, сколько сам в них неподражаем; в отношении же добродетели – во всем романе чувствуешь натяжку»[334]. Через несколько лет после выхода романа, в 1834 г., профессор римского права Московского университета писал чешскому слависту В. Ганке: «Наша изящная литература находится теперь в цветущем состоянии. <…> Русская история, богатая во всех отношениях, дала новые материалы для деятельности литератора, и он, пользуясь оными, проложил новый путь к дальнейшему развитию. Выжигин Булгарина можно почесть первым заронителем искры исторической любви. За ним Греч, Федоров, сочинитель “Монастырки” [А.А. Перовский], Пушкин, Загоскин и множество других – все обратились к истории и оттуда заимствовали богатые материалы для своих отечественных романов»[335]. В то же время сыну мелкого чиновника, который в середине 1830-х гг. взял «Ивана Выжигина» в библиотеке служащего в Сибири полковника, роман «ужасно наскучил»[336].
