Борис Михайлович торопился. Энергия его в этот последний год жизни поразительна. Он работает самозабвенно, неустанно. Он не позволяет говорить с ним о здоровье, отшучиваясь: "Работаю - значит живу".
Не может быть остановки в творчестве! Постоянный поиск, открытие! Его сковала неподвижность, он не может искать натуру, но ведь память, эта волшебная сила, его фантастическая спасительница, подскажет ему детали и образы, которые так нужны.
Зрительная память восстанавливала то, что он видел 30 - 40 лет назад. Воспоминания для него были теперь сильнее, чем жизнь. Он пишет: "Меня опять потянуло на краски, и опять стали мучить меня ненаписанные картины". Ненаписанные картины!
Его тянет к большим полотнам, а это почти недоступно! Значит, надо заняться чем-то другим. И он овладевает техникой гравюры и целыми вечерами режет по линолеуму или дереву. Болит рука, но зато голова и сердце так четко работают и душа все так ясно видит.
В тот последний год он действительно жил спеша, словно чувствовал, что осталось немного. Он сделал в тот год:
восемь портретов,
несколько пейзажей,
плакаты, календари,
десятки гравюр на линолеуме,
десятки иллюстраций к книгам,
декорации к трем спектаклям
и еще эскизы для кукольного театра
и многое, многое другое.
Он вершил свой героический труд, свой высокий подвиг.
– Вы просто святой, - сказал как-то Замятин (он напишет потом воспоминания о Борисе Михайловиче и назовет их "Житие Кустодиева").
– Мне ничего другого не остается, как быть святым. Хотя сам я святости не терплю, - говорил художник и переводил разговор на другую тему. Например, об искусстве. И с грустью говорил:
– Вы знаете, отчего я больше страдаю? Не от болей и неподвижности. А оттого, что я уже десять лет не видел Рембрандта, Тициана...
Пятого мая 1927 года день выдался солнечный и ветреный - любимая погода Бориса Михайловича. Солнце приближалось к закату, когда возвращались из Пушкина от Алексея Николаевича Толстого.
Самодельный автомобиль издал звук первобытного животного, затарахтел и встал. (В те дни, когда Михаил Михайлович собирал автомобиль, квартира напоминала ремонтную мастерскую. Юлия Евстафьевна лишь тихо ахала, глядя на приставленные к синим обоям колеса, на паяльную лампу, стоявшую на диване из красного дерева. Но все мирились с этим - ведь благодаря автомобилю Борис Михайлович получал воз можность ездить.)
Решили сделать привал. Кустодиева вынесли с креслом.
– Я как Карл XII после Полтавской битвы, - пошутил он.
– Скорее как Петр I, ты выигрываешь все битвы, - заметил брат.
Михаил Михайлович и Кира поставили кресло под елкой, а сами пошли осмотреть машину. Юлия Евстафьевна присела на пенек. Мельком, но внимательно взглянула на мужа. Устал, захандрил?.. Или просто, прищурив глаза, оглядывается вокруг? Дремлет? Она всякое свое действие ставила в зависимость от мужа. И сиделка, и врач, и поверенная в делах; служила натурой, была первым зрителем и первым критиком. Вся ее жизнь давно уже превратилась в служение ему. Как-то в Госиздате встретился Маршак и долго рассыпался перед ней в комплиментах: мол, какая самоотверженная женщина, Воинову бы надо о ней тоже написать монографию; чем она хуже жен декабристов?..
Юлия Евстафьевна улыбнулась. Шутки шутками, но она постоянно в напряжении, вот и сейчас, стараясь, чтобы он не заметил, она поглядывает: не холодно ли ему, под рукой ли все необходимое?
Сквозь смеженные ресницы Кустодиев смотрел на освещенный заходящими лучами солнца лес.
Тяжелые темные ели стояли вперемежку с березками. Крохотные листики запутались в паутине еловых веток. Внизу голые старые ивы - как сказочные персонажи или скульптуры модернистов. А рядом маленькая рябинка, дивное дерево! Сейчас она еще даже не распустилась. Зато какие грозди у нее осенью или зимой! На фоне белого снега они еще ярче. Как одинокая немолодая женщина. Или как художник в конце пути, когда понял наконец кое-что в искусстве, а между тем подкрадывается холодное время жизни - болезни и старость...
Что за чудо живопись! И какое это славное занятие - быть живописцем! Три, пять художников возьмут один и тот же кусок жизни и сделают из него совершенно разные картины. Существует для этого всего два инструмента - рука и глаз, но покоятся они на сложнейшей смеси наблюдений ума и сердца, прошлого и будущего, философии и мечты.
Почему-то вспомнилась вдруг дорога в Судиславль. Он шел по ней в свой первый приезд в Кинешму. Был тогда строен и прям, походку имел легкую, быструю, и мороз, чуть ли не сорокаградусный, не пугал его. Солнцем залиты дали, на желтоватом небе фиолетовое, розовое, сиреневое... И березы невыразимо высокие, как застывшие фонтаны из снега...
Кустодиев чуть не застонал.
Он закрыл веки и увидел в воображении белые пушистые снега... Сколько снегу навалило в России! Из-под белых шапок выглядывают голубые купола, красно-кирпичные дома, черные стволы улиц... Снег розовый, голубой, фиолетовый, синий, только не белый. Как он бился над этим снегом в своей "Масленице", в "Шаляпине", в "Балаганах"...
А голубые тени на снегу - как голубые жилки на теле человека...
Юлия Евстафьевна тихо окликнула:
– Боря!
Он слышал, но не ответил, не в силах согнать с себя задумчивое оцепенение.
– Э, подуло сильно. Торопиться надо, - громко сказал Михаил Михайлович, оторвавшись от машины.
Юлия Евстафьевна подняла мужу воротник, поправила шарф. Он рассеянно взглянул на жену. Михаил донес его до машины...
Дома сразу уложили в постель. Юлия Евстафьевна приготовила чай с малиной. И все же утром у него поднялась температура.
"Вялая" температура держалась несколько дней. Слабость не проходила. Было подозрение, что это воспаление легких.
– Не воспаление легких, а легкое воспаление, - пошутил Борис Михайлович. И добавил: - Скоро 15 мая. Не вздумайте не заметить этого дня!
Через несколько дней должны быть именины Бориса Михайловича. В этот день он был улыбчив, даже весел, сидел в новом пиджаке, в белой рубашке с бабочкой. Выдумывал, как раньше, игры. Изображал из себя оракула, закрыв голову черным платком, говорил предсказания.
А потом, взяв карандаш, принялся за любимое занятие - рисовать, перебирать старые рисунки, рассказывать...
Вот автопортрет в манере кубистов - из углов, треугольников, квадратных плоскостей. Чем не Пикассо?
Вот автомобиль с таксой Пэгги, мчащийся по дороге - кошки, собаки, куры бросаются в сторону...
Гравюра на русскую тему: парень с гармошкой и девушка. Вокруг рисунка хорошо читалась частушка:
