Итак, в конце концов Ренан ничего не разрешает и ничего не дает нам, кроме смутной надежды на вечное блаженство в недоступном для нас идеальном мире. Но этот грядущий мир, эта абсолютная цель всякого существования, эта всепроникающая идея или непостижимый всемогущий Бог, – как он относится ко вселенной? Создал ли он ее или только неразрывно связан с нею как цель с причиной? Ренан часто задавался этими вопросами, не подлежащими, впрочем, точному научному решению, и, конечно, отвечал на них лишь новыми загадками. Мы уже знаем, что его понятия о Боге почти неуловимы. По-видимому, он склонен к пантеистическому натурализму и отождествляет Бога с природой, идею с действительностью, но вместе с тем идея у него обособляется от мира в смысле высшей безусловной цели. Однако понятия цели и причины тоже относительны, как и понятия времени и пространства. Идея цели необходимо связана с понятием движения, всякое движение совершается в пространстве, без среды движение немыслимо, а понятие среды и бесконечности несовместимы. Следовательно, понятие цели представляется нам ограниченным и конечным не только в будущем, но и в прошедшем, не только во времени, но и в пространстве… Но если цель возникла из вселенной лишь впоследствии, то она не является абсолютной и всеобщей, так как у вселенной могут найтись уже теперь или появиться со временем и другие цели; цели же привходящие должны быть и преходящими, пожалуй, даже случайными. Если же цель, в смысле идеи, предшествовала вселенной, то она отождествляется с ее причиной, но в таком случае конечной целью мироздания не может служить, как думает Ренан, выработка всеобъемлющего сознания, потому что такое сознание уже послужило его первой причиной. Если, наконец, цель отождествляется безусловно со вселенной, то разделять эти два понятия, хотя бы даже в бесконечности, как это делает Ренан, нет ни малейшего основания. В том именно и заключается вечная роковая ошибка всех метафизиков, что они навязывают вселенной наши относительные человеческие понятия. Ренан не избегнул общей участи. Его великая попытка примирить религиозные верования с новейшими научными воззрениями должна быть признана безуспешной. Создать подобную систему мог, конечно, только гений. Какая смелость мысли, какое богатство творческого воображения! Мы точно видим величественное здание, по красоте своей превосходящее даже прославленный собор Петра и Павла в Риме, но здание – увы! – построенное из карт…
Верил ли сам Ренан в незыблемость своей философской системы или, напротив, считал философию лишь праздной забавой, позволяющей нам хоть на мгновение забыться и усыпить терзающие нас сомнения, – вот вопрос, имеющий громадное значение для литературной характеристики еще не разгаданного писателя. Амиэль, один из самых искренних мыслителей XIX века, напрасно искавший у Ренана положительного и определенного ответа на вечные вопросы человечества, прямо обвиняет его в легкомысленном к ним отношении: «Осмеивайте фарисеев, – горько упрекает он автора „Философских диалогов“ и „Истории христианства“, – но говорите откровенно с честными людьми». И этот упрек, по-видимому, не лишен основания. Действительно, непроглядный туман скрывает от читателей все основоположения ренановской системы. Все выступает в каком-то чарующем таинственном полумраке, а секрет этого эффектного освещения, в сущности, очень прост. На вечные вопросы человечества о Боге и природе Ренан с легким сердцем дает, как известно, самые противоречивые ответы. То он обращается с пламенной молитвой к всемогущему, всеведущему Богу, отожествляя его волю с целью вселенной, то, наоборот, понимает эту цель как нечто бессознательное, как равнодействующую всех естественных сил. Наконец, в юношеском своем произведении, изданном в 1890 году под заглавием «Будущее науки», Ренан отождествляет понятия Бога и механической цели вселенной. Высший момент мирового развития, по его мнению, наступит лишь тогда, когда «из всего сущего возникнет равнодействующая, которая и будет Богом, как в человеке душа является равнодействующей всех элементов, составляющих ее». Автор очень картинно изображает этот момент всеобщей бесконечной гармонии, когда вся материя, образующая вселенную, достигнет самой совершенной организации, когда миллионы солнц, сплотясь в неразрывное и совершенное целое, послужат материалом для создания одного существа, чувствующего, мыслящего, живущего, поглощающего своими огненными сладострастными устами все окружающее и без устали низвергающего в бесконечность целые потоки жизни и блаженства. Тогда, по мнению Ренана, и наступит третий совершеннейший момент в мировом развитии, соответствующий моменту полного синтеза в умственном развитии человечества, которое после состояния первобытного синкретизма, то есть общего неясного взгляда на все окружающее, путем анализа изолированных явлений должно достигнуть совершенного понимания мира как во всей его совокупности, так и в частях.
Все это очень утешительно, но кроме утешения философия должна стремиться и к положительному знанию, а иначе ведь, лишенная научного характера, она рискует превратиться в суррогат религии для вольнодумцев, да еще в суррогат весьма сомнительного качества, ибо в смысле утешения и успокоения, конечно, никакая философия не в состоянии тягаться с религией не только христианской, но даже, пожалуй, и магометанской. Однако в наше смутное время немало найдется мыслителей, утративших непосредственные юношеские верования и пытающихся найти в философии ответ на чисто религиозные вопросы о Боге, о цели мироздания и т. п. Ренан, по-видимому, принадлежит к этой категории. Самостоятельного научного значения за философией он не признает; по его мнению, это не наука, а лишь что-то вроде необходимого дополнения к системе наук. Она составляет, по выражению Ренана, очень хорошую приправу к ним, но сама по себе кушаньем служить не может. Отстаивая эту точку зрения, он последовательно отвергает психологию, основанную, по его мнению, преимущественно на пустых предположениях, диалектику приравнивает к средневековой схоластике, этику же понимает весьма своеобразно, сравнивая добродетельного человека с художником. Благородный подвиг и всякое доброе дело, говорит он, подобно чудной музыкальной поэме и великолепному изваянию, являются, так сказать, результатом непосредственного вдохновения. Следовательно, суть нравственности, в смысле прочной основы человеческого благополучия, заключается в широком духовном развитии личности. К этому и сводится, вообще, деятельность благоустроенного правительства. Право на развитие является высшим и основным правом человека, определяющим весь правовой и государственный строй. «Прогресс человечества – вот суть права, – говорит Ренан. – Все идущее вразрез с ним есть беззаконие; прогресс же, наоборот, все оправдывает».
