Не помню, до или после этой прогулки со мной произошел неприятный случай. В лагерь привезли для раздачи пленным, кто сильно нуждается, подержанную, но еще довольно хорошую гражданскую одежду, пожертвования австрийского населения на нужды войны. Мой черный рабочий костюм за зиму сильно истрепался, при этом я постарался и сам придать ему рванистый вид. Когда я попросил дать и мне костюм, начальник склада спросил: разве у меня больше нечего носить? Я сказал, что нечего. Правда, у меня в чемодане был новый выходной костюм, но я не хотел рвать его на разных работах в лагере. Берег до дня освобождения. Начальник послал солдата проверить мой чемодан. Увидев у меня выходной костюм, солдат доложил начальнику. Начальник ударил меня раза три по лицу, один солдат стал бить по спине палкой, а двое или трое били кулаками. За обман. Узнав об этом, мои друзья пытались писать властям протест, но следов побоев у меня на теле не оказалось и дальше возмущения моих товарищей по коммуне дело не пошло. А потом всех нас, за исключением небольшой группы строителей да переводчика господина Фильгура, отправили в другой лагерь в другом районе.
Штейнклямм бай Рабенштайн
Недалеко от станции с таким названием стояли три-четыре небольших здания какой-то фабрики, а дальше ровными рядами стояли дощатые бараки, их было свыше семидесяти. Все это находилось в небольшой котловине, со всех сторон замкнутой высокими горами. На вершине одной из них виднелись развалины старинного замка. С одной стороны у подножия горы шумела небольшая речка, с другой параллельно ей шла железная дорога. Кроме фабрики и бараков, в котловине никаких селений не было.
Мы разместились в бараках и стали знакомиться с обстановкой. Прежде всего менаж. Он был хуже дрозендорфского. Около половины бараков пустовало. В остальных размещались бывшие союзники Австрии и Германии — итальянцы, а также прибывшие раньше нас русские подданные разных национальностей.
В этом лагере пленных заставляли работать. В одном из бараков одни пленные плели длинные жгуты из соломы, а другие шили из них огромные боты для фронта, чтобы надевать поверх ботинок. Мы всячески саботировали эту работу. Незаметно резали большие клубки с этими жгутами, протыкая их ножом. По возможности портили и готовые боты, и их производство скоро прекратилось. Стали гонять на работы по уборке лагеря и на разные другие работы.
Вскоре я заметил, что при прочесывании лагеря для сбора людей на работу солдаты пропускают пленных интеллигентного вида, на ходу читающих книгу. Я достал свой английский учебник и также во время сборов на работу стал расхаживать между бараками, заниматься английским. Больше меня на работу не гоняли. Но и без работы было скучно.
Стали набирать группу на работу по расчистке реки вне лагеря. На месте работы выдавали суп и хлеба лучше и больше, чем в лагере. Многие зерновики, жившие со мной в одном бараке, записались в эту группу. И я с ними. И вот каждый день утром мы садились на электричку (здесь я впервые в жизни ездил на электропоезде) и остановки четыре ехали до места работы.
Работали мы по расчистке реки, сильно занесенной песком. Одни нагишом влезали в воду, лопатами поддевали со дна песок и грузили его на тачки, которые другие по узким мосткам выкатывали на берег и там опорожняли. На другой день работавшие накануне в воде возили тачки, а их товарищи лезли в воду. Вечером электричка везла нас домой. Работали мы так около месяца.
Но вот стали набирать группу человек шестьдесят на угольные копи возле городка Берндорф. Объясняли, что будут хорошо кормить и платить по одной кроне (37 коп.) в день, а уголь-де идет на газовый завод, освещающий этот городок. В эту группу записались все зерновики. Не отстал от них и я.
И вот мы в Берндорфе, очень живописном, уютном рабочем городке. Разгар лета. Кругом все цветет. Со станции нас ведут в большую столовую какого-то завода. Перед ней зеленая лужайка. Развалясь на ней, мы с полчаса ждем. Затем входим в столовую. Большой чистый зал с длинными, чисто отструганными столами без скатертей. Возле столов длинные скамьи. Над окном раздачи, очень широким, под потолком красивая крупная надпись по-немецки: «Мир, работа, образование». Выделенные товарищи подают на столы прекрасный рисовый суп с консервным мясом, по большому куску хлеба и на второе по куску жареного мяса с гарниром из фасоли. Едим, а на лицах у всех радостное удивление, и рты невольно растягиваются в улыбку. Давно так хорошо и сытно не ели. Ведут на квартиру. Большой красивый оштукатуренный барак в каштановой роще. Каштаны цветут. В бараке три помещения с чистыми нарами и шкафчиками для вещей и одежды. Получаем пустые матрацы (штрозаки) с отверстиями для набивки соломой посередине, наволочки для подушек и жиденькие клетчатые хлопчатобумажные одеяла. За бараком куча соломы. Набиваем. Устраиваемся матрац к матрацу по полюбовному выбору соседей слева и справа. Смех, разговоры. В десять часов отбой. Гаснет свет. Засыпаем.
В шесть утра крик: «Ауф!» Просыпаемся. Это нас разбудил солдат на работу. Быстро одеваемся. Строимся, и нас колонной по четыре под конвоем солдат ведут километра два за город, полем. Подводят к небольшому белому зданию. Это столовая и души для рабочих со шкафчиками для одежды. Получаем по пол-литра эрзац-кофе и по куску, граммов двести, хлеба. Завтракаем и по очереди проходим медосмотр. Военный доктор средних лет спрашивает меня о возрасте. Отвечаю:
— Девятнадцать.
— Но вы же совсем мальчик, — удивляется он, но к работе все же допускает. У зерновика Мельникова красные глаза. Трахома. Его тут же направляют обратно в лагерь. Нам выдают по хлопчатобумажной куртке, кепке, паре штанов и по паре рабочих ботинок, по паре грубого белья и носков. Велят переодеться, потом снова ведут метров триста к какому-то сооружению с крышей без стен. Некоторым из нас выдают кирки, другим лопаты. Многим ничего не выдают.
Перед нами небольшая копь по добыче бурого угля открытым способом. Неглубокий, от трех до пяти метров, неровный котлован с выбранной землей и открытым пластом угля. По дну котлована разбегаются маленькие рельсы, на них опрокидные вагонетки.
Штейгер расставляет нас по рабочим местам и объясняет, кому что делать. Мне достается работа по засыпке шлаком места, где выбран уголь.
Мы быстро освоились с работой. Одни внизу дробили уголь, другие грузили его в вагонетки, третьи подгоняли вагонетки к машине-дробильне, которая измельчала его и насыпала в вагонетки, убегавшие по канату над землей куда-то через гору, а обратно эти же вагонетки шли к нам со шлаком и автоматически опоражнивались возле края котлована, а мы с товарищами грузили этот шлак в вагонетку, подгоняли ее ближе и опрокидывали над самым котлованом.
