Вдовствующая Императрица, по положению, должна была получать 200 000 р. карманных денег, но Государь просил ее принять миллион. Из этого миллиона она тратила на свои прихоти и туалеты только 17 000. Все прочее раздавалось бедным, а прежде всего она составляла капитал на свои заведения. Великим Князьям она имела привычку дарить по 10 000 р. на именины; но в 1812 году она приостановила на год свои подарки, представляя на вид, что нужно помогать раненым и сиротам. Она беспрестанно занималась делами своих заведений, ничто не могло отвлечь ее от этих занятий — ни путешествия, во время которых она читала и писала в карете, ни сердечные горести. Когда привезено было тело Александра Павловича в Петербург, она и тут делила свое время между молитвою у тела и своими занятиями; между тем император Александр был главным предметом ее любви в жизни.
Детей, воспитанных в ее заведениях, она никогда не покидала впоследствии, а во всю жизнь им помогала, входила во все подробности, до них касавшиеся, и была истинною матерью для всех. Никто из служивших ей не умирал во дворце иначе, как в ее присутствии. Она всех утешала до конца и всегда закрывала глаза умиравшим. Однажды сказали ей врачи, что жившая на Васильевском острове, отставная ее камер-юнгера страдает сильно от рака в груди, что можно было бы ее спасти, но она не соглашается на операцию иначе, как если во время производства ее будет находиться сама Императрица. «Ну что же, — сказала она, — если только от этого зависит ее выздоровление, то я исполню ее желание». Она поехала к ней и во все время операции держала ей голову.
Она входила в малейшие подробности по своим заведениям и не только следила за воспитанием детей, но и не забывала посылать им лакомства и доставлять всякие удовольствия. Один мальчик принужден был долго лежать в постели по болезни; она доставляла ему рисунки, карандаши и разные вещицы. Со всяким курьером ей доносили о состоянии его здоровья — она тогда была в Москве. При назначении почетных опекунов выбор был самый строгий: с каждым из них она переписывалась сама еженедельно, осведомлялась о воспитанниках и воспитанницах, об их поведении и здоровье и всегда давала мудрые человеколюбивые советы… Все было придумано нежным сердцем для пользы, радости и покоя всех, от нее зависящих. Это было не сухое, безжизненное покровительство, но материнское попечение. Зато приезд ее в институт был настоящим праздником. Maman, mam an, Mutterchen — слышалось отовсюду. Бывало, за большим обедом она приказывала снимать десерт и отсылать его в какой-нибудь институт по очереди. А как просила она в своем духовном завещании опекунов помнить, что первым основанием всех действий должно быть благодеяние!
Особым вниманием ее пользовались покинутые своими матерями младенцы. Однажды отец мой, всегда ее сопровождавший при посещениях ею заведений, выразил удивление, что она так нежно целовала маленькие члены этих несчастных, осматривала белье на кормилицах и прочее. «Ах! — отвечала она, — все эти брошенные дети теперь мои и во мне должны находить попечение, которого они лишены».
В последние годы ее жизни Государь, найдя Обуховскую больницу умалишенных в самом жалком виде, просил императрицу Марию Федоровну принять ее под свое покровительство, что она и исполнила с радостью, и многие из помещенных там больных выздоровели благодаря кроткому с ними обхождению. Она вступала в их круг, давала целовать им свою руку, что немало пугало моего отца, и они называли ее «благодетельная мадам». Она придумала устроить для них загородный дом, где бы каждый имел свой садик. Все это изобретала сама, а мало заимствовала из теорий, хотя со вниманием выслушивала и читала их. Один только упрек можно сделать памяти Марии Федоровны, что она уж слишком много любила все немецкое и много призвала немцев в Россию; но это происходило от ее любящего сердца, не могшего оторваться от ранних привязанностей. Государственных общих взглядов она не имела, да и кто в то время знал Россию?.. И мы все знали ее только из иностранных книг, благодаря обществу так называемых славянофилов, мы много узнали о своем народе и начали его любить как следует, а потом великое дело освобождения крестьян довершило наше воспитание. С этих пор становится стыдно не любить Россию…
Преданная исполнению семейных своих обязанностей и необыкновенно заботливо следившая за воспитанием детей своих (кроме двух старших, которыми занималась сама Екатерина), Императрица Мария Федоровна не вмешивалась в дела государственного управления; но во внешней политике она умела поддерживать достоинство России. Наполеон сказал, что из всех коронованных особ в Европе одна она пред ним непреклонна. Его попытки вступить в родство с Русским царским домом были отвергаемы Императрицей Марией Федоровной (известно, что он сватался за Екатерину Павловну и потом еще настойчивее за младшую сестру ее Анну Павловну). В 1808 году, когда Государь поехал на свидание с Наполеоном в Эрфурт, она была этим очень недовольна. Ей казалось, что через это Государь унижал достоинство России. В духовном своем завещании она называет Россию малою нашей Россией и желает ей много хорошего.
«Мария Федоровна вскоре после свадьбы». Художник Александр Рослин. 1777 г.
Мария Феодоровна (до перехода в православие — София Мария Доротея Августа Луиза Вюртембергская; 1759–1828) — принцесса Вюртембергского дома, вторая супруга российского императора Павла I. Мать императоров Александра I и Николая I.
В частности же она любила всех. Когда она посетила Ростов, то народ был до того обрадован ее приездом, что женщины расстилали свои шелковые фаты в грязь и просили ее стать на них. Одна женщина подошла к карете ее. «Матушка! — начала она, — у меня к тебе просьба». — «Что такое, милая?» — «Мой сынок служит у твоего в гвардии рядовым, поклонись ему от меня и скажи ему, что я посылаю ему мое благословение, и вот рублик гостинца отвези ему». — «Непременно, непременно все исполню». Тотчас по приезде своем в Петербург она послала за солдатом, передала ему благословение и рубль от матушки, похвалила его за то, что он добрый сын, и прибавила к гостинцу своих 25 рублей.
Приятно было всегда свиданье с нею, потому что благосклонность постоянно сияла на ее лице. Особенно она любила встречу с детьми, и бывало нам трудно укрыться от ее глаз; всегда ласкала она нас, особенно, конечно, по расположению к нашему отцу…
Я сказала только вообще о ее добродетелях, но кто может исчислить добрые дела той, которой всякая минута дня была им посвящена? Вечером у нее всегда собиралось избранное общество. Она садилась за работу, и кто-нибудь читал лучшие романы того времени. Тут она часто рассказывала о многом, ею виденном и слышанном.
