художники не лучше, но и не сильно хуже талантливых.
Можно ли обмануться, приняв скучную живопись за хорошую? Конечно. Как правило, именно это и происходит первые десять лет. Язык живописи открывается немногим. Но у сноба и у знатока разные понимания слова «немногие». Сноб изначально знает, что все, кого он презирает, ничего не понимают в искусстве. Знаток понимает, что не каждому интересно изучать композиционные приемы мастеров, обсуждать проблему авторства и сохранность красочного слоя. И что словами чувственный опыт не передашь, но указать на важные детали можно.
А понять «что такого в этой работе» можно не вглядываясь в нее бесконечно долго, а поставив рядом менее удачную. Или даже грошовую, плохую. Потому что «что-то» существует для знатоков и любителей вполне объективно, но только в сравнении.
И да, в этом суждении будет элемент иррационального, чувственного, недоказуемого. Искусствоведение – область сложных знаний, начальное погружение в массив культурного наследия требует нескольких лет. Но это не значит, что неспециалист не может высказывать своего суждения. Живописи полезно любое внимание. Например, истерики журналистов, поддержанные широкой аудиторией, могут выглядеть отталкивающе, однако и они создают популярность живописи и в результате служат благому делу.
Одних подкупает неравнодушное, искреннее и пристрастное отношение к объекту исследования. Других – пафос, иллюзия всеведения и превосходства. Коллекционерам нужны восхваления их художников. При наличии в книжных магазинах широкого выбора эти аудитории не будут пересекаться.
Искусство не то чтобы «не для всех», просто к нему лучше иметь склонность. Эстетический голод, который может удовлетворить балет, скульптура, поэзия, более редкий, чем голод физический, и удовлетворить его сложнее. Это значит, что культуру надо беречь. Мы привыкли думать о том, что жизнь коротка, а искусство вечно, хотя мировая история с разорительными войнами и периодами иконоборчества красноречиво намекает на обратное. Жизнь коротка, человек уязвим, прекрасное существует, пока его берегут.
Где был бы без удовольствия от бессмысленных занятий весь человеческий прогресс?
Михаил Гельфанд, биоинформатик
Кинематограф превратил некоторых художников в романтичных титанов-страдальцев. Однако трудно отрицать роль режиссеров и бульварных сочинителей в увеличении популярности живописи. Тираж романа «Код да Винчи» выше, чем у самой популярной монографии о Леонардо. Спасибо, что кинематограф выбрал для романтизации профессию живописца, а не бухгалтера.
Как стать художником? Так же, как и алкоголиком – постепенно. Мозг привыкнет и будет требовать свою дозу наблюдений, сосредоточения, труда. Механизм известен, но когда говорят об алкоголизме, звучит траурная музыка, а когда о творчестве – торжественная. В жизни же никакой музыки не звучит, и человек оказывается один на один с холстом.
В тех альбомах, в которых иллюстраций больше, чем текста, встречается восторженное отношение к любому действию живописца. Он «шел своим путем, хотя не встречал признания». Ошибки мышления в этом нет, но пафос лишний, и если его убрать, станет только лучше. Людей, которые барахтались, как могли, довольствуясь хлебом и сыром, в XIX веке было гораздо больше, чем художников. Хлеб, сыр и кров – это мало только для современной эпохи перепроизводства, для мира стопятидесятилетней давности это уже некоторая удача.
Странно видеть героизм в обусловленности природным темпераментом или выводить законы искусства из наблюдения за несколькими судьбами. «Несмотря на болезни и скуку, он продолжал создавать произведения». Вообще-то здоровые люди именно так и живут.
Некоторые отвергают случайность как фактор выбора профессии. Ведь гений все в жизни создает своим могучим умом. Но специалист может разбираться в искусстве, потому что рос среди знатоков. Художник может заниматься живописью, потому что так сложилось, все остальные кружки были перегружены, а в рисовальном был недобор. В классическом балете изначальные физические данные имеют определяющее значение. А в живописи? Слишком много мы знаем бесподобных работ у второстепенных художников, чтобы ответить однозначно «да».
Не каждый ребенок с чувствительностью к цвету и развитым воображением получает доступ к образованию и условиям, в которых его склонности будут развиты. Не существует и неподкупного суда, который после смерти художника показывает, чего он стоит «на самом деле». Шансы гораздо выше у тех, кто удачно продал свои картины при жизни.
В сфере нарратива непризнанный гений – вариант Золушки, «я умру, а вы все заплачете». Причина популярности этого сюжета в глубоком убеждении, что ум, красота, талант или усердие обязательно будут вознаграждены. Хотя бы после смерти гений должен как минимум прославиться на весь мир. Но на практике для этого его искусство должно быть правильным образом показано.
Точка зрения, что искусство приходит откуда-то «оттуда» и завладевает мастером еще в детском саду – рудимент религиозного мышления. Действительно художник может многое делать на автомате, но это «бессознательное» владение техникой нарабатывается годами. Если «дар» входил бы в ДНК, ни один автор не менялся бы в течение жизни, а ученические работы отсутствовали бы как феномен. Некоторые художники всю жизнь не могут понять, что значит эта самобытность, которую настойчиво требуют от них в искусстве. Они просто делают то, что могут, при помощи того, что им дано.
Художник, может быть, и «ставит перед собой задачу» еще в юности, но по факту он гораздо чаще пользуется возможностями.
Как могли бы поговорить об этом конец XIX века и начало XXI.
Как и положено настоящему философу, Бернар-Анри написал мутную книгу на старофранцузском. Она называется «Les Feuilles Mortes», что значит «Мертвые Листья» (сам он переводил чуть иначе – «Мертвые Листы»). Ударные дискурсмонгеры гордятся знанием этого языка и возводят свою родословную к старофранцузским мыслителям, придумывая себе похожие имена.
Виктор Пелевин, «S. N. U. F. F.»
– Если Бернар-Анри такое и написал, – пробормотал пристыженный Дамилола, – то не для того, чтобы это кто-то читал.
Виктор Пелевин, «S. N. U. F. F.»
Люди с удовольствием платят за престиж, а одобрение или порицание выражают шаблонными конвенциональными фразами. Искусство их чаще развлекает, нежели развивает. Экономику, медицину и тарифы ЖКХ люди обсуждают совсем с другими чувствами, глядя на это, мы можем понять, насколько близко к сердцу на самом деле принимают они искусство.
И слава богу.
Чем меньше пристального внимания, тем больше вызова и красоты может позволить себе художник.
Лень, инерция и отрицательный отбор – важнейшие факторы возникновения общественно значимых явлений.
Кроме бытия нечему определять сознание.
Художников не надо жалеть, их достаточно не обижать.
Человек не обязан испытывать к шедеврам любовь. Он может как Алкивиад эту любовь вообще по жизни не испытывать.
Сегодня история искусства выглядит как эволюция
