открывается простор для ходьбы. Было бы здорово минимизировать жертвы. Если предварять территорию свободы предупреждающими надписями «18+», «политическое высказывание», «художник придерживается крайне правых взглядов», зритель не будет чувствовать себя обманутым. Его честно предупредили.
Люди, которые убивают за высказывания, в цивилизованном обществе являются преступниками. Но считать таковыми всех, кто оскорбился и выразил это на словах – не единственный возможный вариант. Есть еще вариант перестать считать, что зритель обязан принимать художника любым (не обязан) и повесить честную табличку. Тогда музейное пространство будет пространством диалога, уважительного с обеих сторон.
Конечно, за рамками такого правила окажутся малоодаренные, амбициозные, эгоцентричные нарциссы, склонные к насилию, которым тесно в зале с предупреждением, потому что они хотят власти и воздействия на массы. Однако требовать, чтобы любое высказывание за пределами музея воспринималось как искусство, нечто «не от мира сего», на что не действуют законы гравитации, несколько наивно. Если человек прибивает гениталии к двери ФСБ, он должен быть готов к тому, что интерпретация его перформанса реципиентами с противоположной стороны будет опираться не на Дерриду, а на другие священные тексты.
Иногда мы ориентируемся по системе координат знатоков XIX века, хотя они классифицировали искусство в совершенно других условиях. Появилось много новых жанров искусства, способов его распространения, а главное, сегодня оно доступно всем желающим и практически каждый может его осмыслять.
Искусство не пропадет, пока живы воображение и гордыня, потребность в картинках и историях. Но иерархия жанров, как и иерархия художников, по факту уже почти упразднена среди этих ужасных (для романтиков) образованных представителей среднего класса. Им не интересны списки художников-генералов, художников-полковников, офицеров и рядовых. У одних список может состоять из одной лучшей картины, а у других будет пять первых мест, ноль вторых и два третьих.
Иерархия с жестким соподчинением была естественна для сословного общества. Было бы странно, если бы дворяне XIX века не желали увидеть в искусстве тот же порядок, который наблюдали вокруг себя. Но независимому образованному горожанину XXI века необязательно носить мундир, он имеет право сесть в трамвай и даже ходить по тротуару. Если в политической сфере могут быть темы, высказываться на которые слишком дорого, то искусство – это сфера, в которой он может позволить себе потреблять только то, что ему интересно и приятно. Он может изучать внимательно, больше смотреть, чем оценивать, восхищаться и называть художника гением по собственному желанию. Было бы странно, если бы такой человек устраивал в своем внутреннем музее филиал армии.
Мы нарисовали портрет воображаемого знатока живописи, человека, который может оценить, например, то, как художник создал глубину пространства цветом. Но среди любителей искусства найдутся и люди, которым будет достаточно уютного китча, «интерьерной живописи». Они были всегда, в Голландии Золотого века именно они были главными покупателями плоских портретов и переполненных роскошью натюрмортов. Теперь они станут более видимы, смогут объединяться и обмениваться информацией без участия музеев. Можно было бы сказать, что в России у китча уже есть свой музей – это Галерея народного художника СССР Александр Шилова напротив Боровицких ворот Московского Кремля. Однако Шилов – любимец фортуны, он в этой галерее один. При определенном везении у портретов дам в люрексе возникнет своя галерея, с выставками, мероприятиями, где люди, которые находятся на одной волне, будут получать удовольствие от нахождения среди своих. Кого-то воротит от манипулятивных слезовыжимательных бабусь, глядящих на цветочек. А кто-то им умиляется.
Уже сегодня мы называем искусством и перформанс, и византийскую икону, не отдавая себе отчета в том, насколько это разные явления. Пока «арбатской живописи» в этом статусе отказано. Однако через некоторое время ее ценители могут спросить: «Доколе?» Уж банана-то со скотчем они точно не хуже.
Может показаться, что изучать в истории искусств больше нечего. Однако это не так. Мы изучаем прежде всего то, что выделяется, пропуская типичное и шаблонное. Обращая, таким образом, внимание только на самые спелые плоды человеческого духа. Однако если речь идет об истории, то есть о том, что было, можно иногда смещать фокус.
➳ Личное мнение. Когда читаешь книгу, все кажется понятным. Дизайнер сделал обложку и формат приятными и желанными, верстальщик расположил текст и иллюстрации так, чтобы их было удобнее изучать. В запасниках музея, где хранится множество картин, такого ощущения не будет.
Но это в запасниках. В экспозицию крупного музея попадает малый процент работ. И их отбор – результат выставочной политики. Зритель, избалованный Интернетом, ценит разнообразие, поэтому ему покажут лучшее и немонотонное. У такого выбора нет минусов, однако он не единственно возможный. Так, выставка однотипных, почти одинаковых портретов, например, рассказала бы о времени и людях ничуть не хуже, а то и лучше выставки шедевров. Такие картины наглядно показывают, чего желала публика. В этом плане мой любимый зал Третьяковской галереи – зал с работами Боровиковского. Изображенные им девушки выглядят одинаково не только потому, что они одеты по одной моде. Одинаковы композиционная и цветовая схемы, у них похожий взгляд. Этот трафарет Боровиковский слямзил у современных ему европейских художников сентиментализма. В этом плане интересно сравнить его с Валентином Серовым, который мучил заказчиков десятками сеансов позирования именно для того, чтобы избежать шаблонных решений. С помощью натуры он искал живописную формулу для каждого характера. Значит ли это, что Боровиковский – скучный художник? На взгляд знатоков живописи XX века – да. По сравнению с Серовым особенно. Для XVIII века – нет. Тогда другого искусства не было.
Иногда, экспонируя не самые выдающиеся произведения, кураторы называют выставку так, как будто собираются эти экспонаты продавать. В любую выставку вложены колоссальные материальные и временные ресурсы. Обязательно ли разделять некритичное отношение к любым картинам прошлого? Допустим, что заурядность, блеклость и халтура – это не научные понятия. Но восторг тоже не научен. ◆
Возможно, в истории искусств будущего будут подробнее изучать «живописную пропаганду», «красивые изображения», разрабатывая язык описания каждого из этих явлений. То есть, чуть больше уважая социальную природу живописи.
Множество произведений старины не дошли до нас просто потому, что их не хранили. Выбирая среди того, что сохранилось, мы обращаем больше внимания на признанных гениев, выбираем анекдоты или отдельные события из их жизни и на основании этого выводим правила искусства. По сути, мы говорим о чемпионах и интересных историях из их жизни. Это понятно, такой запрос формируется рынком. Зачем читателю проигравшие? Однако если мы хотим лучше понять историю, нам необходимы следующие тома: «История халтуры», «Шаблонные решения XVI века», «Средние художники». Отдельно изумит уважаемую публику то, что средние
