Две нечеткие фигуры проскользнули в землянку, тонкий луч фонарика шаркнул по стенам, упал на нары, кольнул в глаза Юру, и тот приподнялся на тюфяке, ничего не понимая спросонок, протер глаза.
Засветилось крошечное пламя на тряпичном фитиле, и в колеблющемся свете все увидели вдруг незнакомых людей в белых маскировочных халатах.
— Небогато живете,— басом сказал один из вошедших.— Однако гостей принимайте. Разведчики мы.
Оба откинули капюшоны — и на шапках-ушанках блеснули пятиконечные звездочки. Мама засуетилась, захлопотала.
— Ой, ребятушки, дорогие, долгожданные! Сейчас я вам картошки отварю.
— Картошка с пылу да с жару кстати будет,— одобрительно откликнулся хозяин баса: пожилой, усатый красноармеец.— Давай, мать, затапливай свою кочегарку. За столом и потолкуем.
Его спутник, молодой, невысокий и скуластый паренек, бережно положил на нары заиндевевший автомат с круглым диском, стащил с себя меховые рукавицы — на каждой, для удобства, два пальца, подморгнул Юре:
— Просыпайся, браток, окончательно, двигай ближе. Чего стесняешься? Давно не видывал таких, как мы?
— Ага,— засмущался Юра.
— Ничего, браток, скоро привыкнешь к нам. Еще надоесть успеем. Да ты не бойся, иди, иди — мы не кусаемся.
Пока закипала на печурке картошка, пока настаивался чай, заваренный душистой сухой травой, на лугу по летнему времени сорванной, отец и красноармейцы-разведчики вели за столом оживленный разговор. Неуклюже зажав в пальцах карандаш, отец вычерчивал на листке бумаги схему Клушина и ближайших к нему сел, вырисовывал какие-то кружки и квадратики.
— Тут у них танки,— приговаривал он и ставил над квадратиком печатную Т.— Тут комендатура размещается,— помечал он ненавистное ему учреждение заглавной К.— А вот здесь,— над кружочком возникла П,— здесь пушки замаскированные с длинными стволами.
— Добро.
Пожилой красноармеец свернул листок, спрятал его куда-то за пазуху. Пошутил:
— Тебе бы, хозяин, топографом к нам определиться. Складно ситуацию на бумаге изображаешь...
Мама принесла чугунок с дымящейся картошкой.
— Только уж извините, ребята, соли нет у нас. Год без соли сидим.
— Э, съедим за милую душу. Не великий пирог дорог, а прием душевный.
Отец уважительно, с одобрением смотрел на пожилого бойца, проникаясь к нему все большей симпатией: видать, потерла жизнь человека, а душу сохранила.
Юра наконец-то решился сойти с тюфяка, приблизиться к пожилому красноармейцу.
— Дяденька,— сказал он, — а я вас знаю.
Пожилой не удивился.
— Может, и знаешь. Только думается мне, приятель, что мы с тобой раньше не встречались.
— А вот и встречались. Вы у нас на ферме свинью закололи. И звездочку мне на память подарили.
Разведчик задумался надолго, глубокие складки прорезали лоб.
— Это когда же подарил?
— А когда через наше село от немцев бежали.
— В сорок первом, значит... Свинью, говоришь, заколол? Звездочку подарил тебе? Н-да... Нет, не припомню что-то.
— Вы тот самый,— настаивал Юра.— Я хорошо помню. У вас еще медаль была.
— Медалей, малыш, у меня много. И орденок есть. Только не при мне они сейчас.
— Потому как разведка — дело серьезное и секретное: ордена и документы оставляем в части,— знающе пояснил молодой разведчик и тут же покраснел под пристальным взглядом пожилого.
— Да ты не огорчайся, хлопчик. Как зовут тебя? Юра? Иди ко мне, Юра, ближе иди.
Юрка залез на колени к разведчику, потерся щекой о его щеку. Растроганный боец достал из кармана кисет, свернул козью ножку, протянул кисет отцу:
— Закуривай, хозяин. Наш горлодер, моршанский. А что, Юра, не запомнил я нашу встречу — так это не беда. Отступали мы тогда, горе души жгло, в глаза людям не смотрели. Вот и вышла неувязка. Зато теперь славно встретились.
— Я тоже вроде бы вас припоминаю,— сказала мама.
Почти до рассвета просидели в землянке разведчики. И чай в зеленом чайнике заваривали не единожды пахучей травой, и о положении на фронтах переговорили, и союзников, которые не спешили открывать второй фронт, побранили, и всплакнуть успела мама, пожаловаться, что ее старших — сына и дочку — угнали в неволю фашисты. А потом Юра разохотился — принялся рассказывать, какие танки в селе, тяжелые и легкие, что за значки на них нарисованы, под крышами каких изб стоят немецкие пулеметы.
— Да ты мужик хоть куда! — восхищался молодой разведчик.— Вот придем в село — зачислим тебя в разведку. На полное довольствие, как положено.
Сказал — и снова покраснел, смутился. Должно быть, и сам он совсем с недавних пор привыкал к пайку разведчика.
А потом поднялись оба, попрощались:
— До скорой встречи!
— Когда же вас окончательно ждать?
— Ставь опару, хозяйка, к блинам как раз успеем,— отшутился пожилой. Погладив Юру по голове, сказал грустно: — Вот и у меня такой же пострел растет. Три года не видел. Доброе у тебя сердце, хлопчик, доверчивое к людям. Хорошо тебе на белом свете жить будет.
Они ушли.
Утром Юра, против обыкновения, проснулся поздно. Открыл глаза, долго и с явным недоумением оглядывал землянку. В скудной ее тесноте все было как всегда, как каждый день из двух почти лет немецкой оккупации. Земляные стены, земляной пол, печурка, сложенная из обломков кирпичей, стол из неструганых досок.
— Папа, они взаправду были или приснилось? — спросил он отца.
— Кто ж их знает, сынок,— усмехнулся лукаво отец.— Может, приснилось, а может, и заглянули к нам...
— Были, были, взаправду были...
Юра соскочил на пол и принялся тормошить Бориску.
Весь день прошел в нетерпеливом ожидании.
И наступила вторая ночь.
Снова припожаловали в землянку гости, но незваные: в хрупкую дверь с грохотом ударил кованый приклад, и проволочный крючок со звоном слетел. Отец не успел подняться с нар — в землянку ворвались немецкие автоматчики. Лучи фонариков, скользнув по стенам, по нарам, скрестились на отце.
— Партизанен?
Мама метнулась навстречу автоматам, раскинула руки, прикрывая собой отца, Юру с Борькой.
— Какой он партизан? Больной, хворый. Кранк, кранк...
Немцы возбужденно залопотали между собой о чем-то. К счастью, оказался среди них один из тех, кто в свое время нес дежурство на мельнице. Он узнал отца, и это спасло отцу жизнь.
Уходя, один из автоматчиков потянул со стола скатерку. Загремел, падая на пол, зеленый чайник, а скатерка исчезла за бортом солдатской шинели.
Пронесло!..
