– Десять листов.
– Тридцать.
– Больше двадцати просто не увезу.
– А прислать не могут? – начал майор.
– Товарищ майор. Надо приехать, с отцом поговорить, он должен в отдел спуститься, – сделал я ударение на последнем слове.
– И сколько тебе для этого надо?
– Пять дней.
– Обалдел? Три.
– Да у меня день дороги туда, день обратно. А родителей поглядеть? А невесту?
– У тебя и невеста есть? Ладно. Даю четыре дня и, чтобы, "как штык".
– Четыре дня и увольнительную в город на сегодня, – торговался я.
– А увольнительная тебе зачем? – опешил Егоркин моей наглости.
– Я тогда смогу сейчас выйти в город. Командировочное нужно с завтрашнего дня. Я сяду сегодня на поезд, а завтра, когда приеду, у меня уже будет действовать командировочное…
– Вот все продумал, – цокнул языком начштаба. – Поезд во сколько?
– Через полтора часа.
– Успеешь?
– Постараюсь.
– Майор, – посмотрел на Костина Егоркин. – Прикажи старшине его собрать и проверить, я дам команду выписать ему срочно документы. Но отпуск я тебе дать не могу, только "по семейным обстоятельствам", – добавил он мне.
Такие мелочи меня не интересовали. В мыслях я уже мчался домой.
Через пятьдесят минут я стоял у окошка воинских касс, пытаясь убедить сидящего за грязным стеклом с дырочками, уставшего от просьб капитана дать мне возможность купить билет. Капитан отсылал меня в обычные кассы, показывая на часы. В беготне между кассами подошел поезд, и капитан, вышедший из своей будки, толкнул меня в сторону выхода на перрон:
– Беги к начальнику поезда, плачь, что мама больная, что бабушка умирает, что угодно, чтобы только посадил.
Поезд Горький – Ленинград был переполнен, и начальник поезда категорически отказывался брать кого бы то ни было из стоящих на вокзале. Я врал напропалую, и имеющий власть человек в фуражке смилостивился: меня посадили в поезд с соответствующими указаниями проводнице. Следом за мной стоял курсант военного училища, к которому прижималась зареванная блондинка в коротком пальтишке, несмотря на уже холодный ноябрь, и кричал:
– Я тоже солдат, я курсант, если я не вернусь, то меня выгонят из училища. Я же тоже солдат, Родину защищаю.
– Лезь, – быстро бросил начальник поезда.
Курсант вскочил в вагон. Блондинка висела у него на руке.
– А ее ты куда тащишь? – рявкнул начальник поезда.
– Жена…
– Завтрашним приедет! – отрезал начальник в фуражке и стал опускать мосток.
Мы оплатили проезд плацкартом, и начальник поезда сдал нас с рук на руки одной из проводниц. Женщина лет сорока кудахтала вокруг нас, сетуя, что у нее совсем нет свободных мест в плацкарте.
– Я вас на третьи полки положу, – причитала она. – Жестковато будет, но да вам не привыкать, солдатики.
Курсант, как только сел в открытое купе, тут же начал шутить, задевать девчонок, которые ехали в двух соседних отсеках. Они отвечали взаимностью, смеясь, строили глазки. Не трогал он только серьезную черноволосую девушку, которая, скромно сидя в углу около окна, читала книгу. Весь ее вид показывал, что она не опуститься до дорожного юмора тем более с курсантом. Уже забираясь на полку, я заметил, как курсант подошел к черноволосой, стоявшей в очереди в уборную вагона перед сном.
Проснулся я во втором часу ночи. Жесткая и узкая полка давила.
Подняв голову, я увидел, что внизу на первой полке лежала черноволосая девушка, раскинув волосы по подушке, а на ней методично двигался курсант.
– Ой, – вскрикнула она, заметив мою сонную физиономию.
– Тебе чего? – повернул голову замерший курсант.
– Времени сколько?
– Скоро два, – ответил он, остановившись и взглянув на часы.
– Ааа…- протянул я, падая головой на сложенную под голову шинель.
Снова я проснулся уже оттого, что кто-то толкал меня в бок.
– Солдатик, солдатик, вставай, – говорил тихий женский голос.
Я поднялся на локтях, чуть не стукнувшись головой о низкий потолок. Стоя на нижней полке туфлями на невысоком каблуке и рискуя свалиться на лежащего человека, меня дергала за рукав проводница.
Курсант помещался рядом с черноволосой, закинув руку ей за голову, и чего-то увлеченно рассказывал. На девушке был надет неплотно запахнутый халат, из которого была видна девичья грудь. Заметив мой взгляд, она сразу запахнула халат и повернулась к курсанту:
– Ну-ну… что ты рассказывал?
– Солдатик, иди ко мне в купе, – позвала проводница, стараясь не поворачиваться лицом к молодой паре.
– Зачем?
– Не бойся, иди…
Я спрыгнул вниз. Глянул на лежащую парочку, на полностью спящий вагон, которому не было дела до происходящего в купе, сунул ноги в армейские ботинки и, не завязывая шнурки, пошел за проводницей.
– Иди, не бойся, – подбадривала она меня. – У меня сын, как ты.
Тоже сейчас служит. Мне дежурить до утра. А ты поспи. Койка, правда, коротковата, но все-таки лучше, чем на третьей полке в духоте.
Армейская привычка засыпать в любом месте уже укоренилась во мне, и я тут же забылся на мягкой подушке проводницы.
Проснулся я в шесть утра. Сон как рукой сняло. Меня никто не торопил, но я как по команде, оделся, помылся и сел на свободное место смотреть в окно, за которым пробегали дома, поселки, леса, поля Ленинградской области, когда меня хлопнул по плечу курсант:
– Чего не спится, боец?
– Привычка. Как подружка? – вспомнил я увиденное ночью.
– Умаялась, спит, – ухмыльнулся он.
– А та, что тебя провожала?
– Хорошая девушка, подруга моя…
– Ты же говорил, что жена?
– У меня и в Ленинграде тоже есть "жена", – захохотал он. -
Чудной ты.
Проводница, одетая в свежую белую рубашку и форменную синюю юбку, принесла чаю и попросила собрать постели всех, кто встал.
В благодарность за ее заботу, я начал помогать собирать одеяла и простыни. Черноволосая спала.
– Не буди ее, – сказала мне одна из девушек в купе, заговорщицки приподняв бровь.
– Почему?
– Она полночи не спала, – скромно потупила взгляд девушка, как будто это была она сама. – Дай ей отдохнуть.
Я наивно полагал, что только мне довелось стать случайным свидетелем дорожной любви, но в спящем вагоне оказалось немало видящих глаз.
Черноволосая проснулась, встала, вышла умываться. Через несколько минут, уже накрашенная и с убранными волосами, она сидела в углу, продолжая читать книгу. Курсант как вечером балагурил, даже не обращая на нее внимания. Только один раз, когда кому-то понадобилось достать сумку из багажника под нижней полкой, черноволосая скромно подняла глаза:
– Юра, встань пожалуйста, девушке достать что-то надо.
Больше ни я, ни кто другой не слышали от нее ни единого слова до самого Ленинграда. Она вела себя так же, как в момент нашей посадки в вагон, чопорно и высокомерно.
