Напомним, общей целью организации Тухачевского был насильственный захват власти в СССР с дальнейшим разворотом внутренней и внешней политики в троцкистском направлении. Основными обвинениями организаторам были: передача в 1932–1935 годах представителям германского Генштаба секретных сведений военного характера; разработка в 1935 году подробного оперативного плана поражения Красной армии на основных направлениях наступления германской и польской армий. Была в этой цели и бонапартиская составляющая.
Согласно основному плану, разработанному Якиром и Уборевичем, Шмидт и его люди по команде Якира или Халепского должны были взять на себя руководство воинскими частями в вооруженном восстании и «захвате Кремля» с проведением террористических актов против членов Политбюро ЦК ВКП(б) и советского правительства. Другими словами, они брались непосредственно осуществить военный переворот 1937 года.
Халепский был расстрелян 29 июля 1938 года вместе с Алкснисом, Вацетисом, Великановым, Дубовым, Дыбенко, Левандовским, Седякиным, которые, вероятнее всего, непосредственно в заговоре участие не принимали, но что-то знали, а кто-то, возможно, даже сочувствовал. Об этом говорит тот факт, что сам Халепский на допросах назвал около 100 фамилий якобы соучастников, большая часть из которых вышли на свободу по приходу в НКВД Лаврентия Павловича Берия. Еще большее число подобного рода соучастников заговора назвал лишь Семен Петрович Урицкий, бывший начальник Разведуправления РККА.
* * *
Прошло пять лет. Где-то в середине апреля 1942 года, в один из очередных ночных докладов генералу Бирюкову (заместитель начальника Автотанкового Управления РККА) о состоянии дел по организации 96-й танковой бригады имени Челябинского комсомола, тот коротко бросил, не уточняя деталей, что в ближайшее время к полковнику Лебедеву должен обратиться уполномоченный НКВД по Челябинской области. Мол, это дело важное, и его необходимо выполнить. Все прояснилось на следующий день. За Виктором Григорьевичем заехала «эмка» и отвезла в Управление НКВД.
В кабинете уполномоченного он встретил майора с малиновыми петлицами, который предложил ознакомиться с шестью ранее осужденными командирами РККА достаточно высоких чинов. Суть вопроса заключалось в выяснении, не захотят ли они вернуться в действующую армию, так как ситуация с командирскими кадрами в тот момент была крайне напряженной. Майор сказал:
«Эти люди были арестованы еще в сороковом году по 58-й статье. Сейчас их приведут в кабинет, и вы переговорите с ними. Я же оставлю вас минут на тридцать один на один. Вам, как боевому командиру, все же легче будет разговаривать с ними, чем мне».
Так и решили. Через несколько минут конвойный ввел осужденных в кабинет.
Рис. 16. Генерал Лебедев. За разгром 2-й Венгерской армии под Россошью (январь 1943 года) награжден первым орденом Суворова 2-й ст. За ночной прорыв на Святошино под Киевом (ноябрь 1943 года) под вой серен и с зажженными фарами награжден вторым орденом Суворова 2-й ст.
Одеты они были в армейскую форму без знаков различия. Выглядели далеко не изможденными. Один из них, самый пожилой, был дивизионным комиссаром. Трое — полковники, один подполковник и один майор. Все до своего ареста служили в танковых войсках. Хозяин кабинета предложил им всем сесть, запер в сейфе лежавшие на столе бумаги и вышел. Виктор Григорьевич представился, сказал, что он только что с фронта, а потом объяснил, что действует по поручению генерала Бирюкова. Им предлагается написать заявление с просьбой направить на фронт. Все шестеро молчали. Виктор Григорьевич стал рассказывать о сложной обстановке на фронтах, как он ее видел. Попутно он заметил, что сейчас, когда решается судьба Родины, место военного человека — на линии огня. Где-то краем глаза он увидел, как поежились некоторые из присутствующих. Тут взял слово бывший дивизионный комиссар:
«Вы в Гражданскую войну воевали?».
Увидев утвердительный жест, он продолжил:
«Не знаю, как вы, но я воевал за счастье трудового народа, рабочих и крестьян. Вы же предлагаете меня воевать за какую— то родину. Но у трудового народа нет родины. Его родина там, где он счастлив. Мне все равно, на каком языке говорит этот трудовой народ. На русском, на немецком, на английском ли… Главное в том, чтобы принести ему освобождение от тех цепей рабства, в которых он находится, и где так называемый патриотизм — одно из центральных звеньев этих цепей.
Сталин предал дело Октябрьской революции. Он подмял под себя весь трудовой народ России. Он уничтожил тысячи верных бойцов Революции. Расстрелял, рассадил их по тюрьмам и по лагерям. Он подменил и исказил их цели и идеалы. Он восстановил проклятую богом и людьми Российскую империю. За это ему нет прощения.
Сейчас вновь Британская, Германская, Французская и Российская империи сцепились между собой. Рвут друг друга на куски, обманывая и науськивая трудовых людей друг на друга. И вы хотите, чтобы я, старый революционер, принял в этой вакханалии участие, чтобы я шел убивать трудовых людей другого языка только из-за того, что стоящие друг друга Сталин и Гитлер чего-то не поделили между собой? Чтобы я шел умирать за родину, за Сталина?
Никогда! Лучше поставьте меня к стенке или сгноите в тюрьме».
Как рассказывал потом генерал Лебедев, у него в тот момент предстали в глазах горящие избы деревни Югостицы и Великого Села, что под Ленинградом, многотысячные колонны беженцев, переходящих по мосту через Лугу, спасаясь от наступающей дивизии СС «Мертвая Голова». Эти бесконечные телеги и тележки со скарбом, собранным второпях. Лица затерроризированных немецкими воздушными бандитами русских женщин и детей. Он вспомнил улицы голодного и холодного Питера. Эти нарезки хлеба, которого и хлебом назвать трудно. Бесконечные буржуйки, которые и топить собственно нечем, кроме старых газет и книг.
Вскочив со стула, он в ярости потянулся к кобуре, забыв, что оставил револьвер в проходной. Вскочил и бывший дивизионный комиссар. В его черных с характерной поволокой глазах горела лютая ненависть.
В этот момент вошел хозяин кабинета. Мгновенно оценив обстановку, он скомандовал:
«На выход!».
Шествие возглавил бывший дивизионный комиссар. За ним понуро потянулись остальные. Вдруг у самой двери замыкавший шествие майор приостановился и, резко развернувшись, встал по стойке смирно. Затем громко и отчетливо сказал:
«Прошу направить меня на фронт рядовым, я русский человек…».
