— Об этом слышал.
— А теперь он приспособил на «Скумбрии» двенадцать восьмиствольных установок. Представляешь, какая огневая поддержка будет десантникам! Девяносто шесть снарядов за один залп. Почешутся гитлеровцы.
— На твоем катере уже установили «катюшу»?
— Уже.
— А комендор освоил?
— Наловчился.
— Я пришлю к нему своего за опытом. Не возражаешь?
— Присылай.
— И я своего, — сказал Дубровин и вдруг забеспокоился: — Я же не побрит, братцы. А если к адмиралу…
— Да и мне надо, — проведя рукой по щеке, проговорил Леднев.
— А ко мне на катер когда же? — спохватился Школа.
— Может, попозже, может, на следующий день, — пообещал Дубровин.
— Пойдем, Володя, — взяв его под руку, сказал Крутень. — Послухаем ридни украински письни. Нехай хлопцы идут бриться, а мы заспиваем «Ой, на гори та й жнецы жнуть», а потом про мамусю риднесеньку.
Дубровин посмотрел на него с удивлением. Он знал, что когда Крутень начинает говорить на родном украинском языке, значит, на его душе неспокойно.
В полдень, когда Дубровина вызвали к командиру базы контр-адмиралу Холостякову, погода резко переменилась. С запада надвинулись клочковатые облака. Они закрыли лазурное небо и низко нависли над бухтой и городом. Пошел мелкий и частый дождик. Серая мгла опять заволокла берег, сделала неясными очертания кораблей.
«Верно боцман говорил», — подумал Дубровин, натягивая на плечи черный дождевик.
Он сошел с катера и торопливо зашагал к штабу. Несмотря на непогоду, в порту было более оживленно, чем обычно. Дубровин заметил много офицеров, одетых в пехотную форму.
«Что-то сегодня ночью произойдет», — решил он, начиная волноваться.
В просторном кабинете командира базы было тесно от собравшихся командиров кораблей. Дубровин сел рядом с Ледневым и шепотом спросил:
— Как думаешь — сегодня?
Леднев сидел чуть сгорбившись, склонив крупную голову, и на вопрос товарища не ответил.
Крутень стоял около карты Кавказского побережья Черного моря, висевшей в простенке между окнами, и, водя пальцем по карте, о чем-то оживленно разговаривал с артиллерийскими офицерами.
Все офицеры были знакомы Дубровину. Он переводил глаза с одного на другого и с каким-то обостренным интересом рассматривал каждого. Какие все разные! И внешностью и характерами! Вон сидят рядом два Николая — Салагин и Овсянкин. Младший лейтенант Салагин всегда спокоен, немногословен. Родом он, как Дубровин, с Волги, говорит с ударением на «о». Получив приказ, коротко заявляет: «Доверие оправдаю». Перед выходом в море выстроит матросов и скажет, будто стесняясь: «Не подведите, ребята. Служите, как положено».
Возвращаясь на базу после выполнения боевой задачи, он каждый раз говорил команде: «Давайте подраим немного. Придем на базу, чайку попьем». Его катер всегда был начищен до блеска. Да и сам Салагин всегда побрит, в отлично выглаженном костюме. Другой — Овсянкин. Этот суматошливый и вспыльчивый. Любит уходить в море с разведчиками. Он увлекается художественной литературой. Для военного времени такое увлечение было, конечно, удивительным. Его матросы также стали заядлыми читателями базовой библиотеки. Несмотря на разность характеров, два Николая дружили. Дубровин не задавался ранее вопросом, почему они дружили. Но сейчас невольно задумался — что же их связывает?
Рядом сидит Иван Леднев. Фигура у него плотная, словно литая из железа. Голос зычный, любит в разговор ввернуть крепкое соленое словечко. Трубку изо рта почти не вынимает. Одним словом, моряк до мозга костей. Ничего общего по характеру со Школой, этим стеснительным красивым лейтенантом, у него нет. А, однако, и их связывает крепкая, проверенная в боях дружба.
Да, все разные. Но есть у них и общее. Все они настоящие моряки, честные, храбрые, готовые на жертву во имя победы, ради товарища. Это настоящие морские братья по духу, по крови, по воспитанию, ибо нет на свете ничего сильнее нашего морского братства.
Дубровин покосился на Леднева: «О чем он думает?» И тут поймал себя на мысли: почему он сам сейчас с таким вниманием рассматривает своих товарищей, ведь знает их не первый месяц. В самом деле, почему? Может быть, потому, что накануне больших событий обостряются чувства и думается о будничном в ином, несколько торжественном, что ли, свете?
А может быть, потому, что… Впрочем, об этом не надо думать…
В кабинет вошел командир Новороссийской базы контр-адмирал Холостяков. По тому, как он вошел, по выражению его лица Дубровин определил: «Да, сегодня».
В прошлом Холостяков был подводником. Командиром Новороссийской военно-морской базы его назначили во время войны. Звание адмирала получил недавно. Ему сорок лет, но выглядел он значительно моложе. Невысокий, стройный, он по-юношески порывист, быстр в движениях.
Но сейчас адмирал вошел в комнату степенным шагом, ни на кого не глядя. На его энергичном лице резко обозначились обычно незаметные морщины.
Вслед за ним с папкой в руке вошел начальник штаба базы капитан 2-го ранга Свердлов. Голубые его глаза прищурены и кажутся темными.
Подойдя к письменному столу, адмирал поднял голову и обвел всех внимательным взглядом.
— Каждый из вас, конечно, догадывается о том, зачем я созвал вас, — начал он, растягивая слова, отчего они звучали весомее. — Настало время и нам переходить от обороны к наступлению. Сегодня получен приказ.
На какой-то миг в кабинете стало еще тише, казалось, что все затаили дыхание. А через несколько секунд тишина взорвалась от шумных возгласов, от сдвигаемых стульев. «Наконец-то!»-это слово произнесли сразу несколько человек.
Холостяков подошел к карте.
— В Ставке одобрили план командующего фронтом, — продолжал он, указав на карту. — Вот смотрите. Войска Северо-Кавказского фронта развивают наступление на Краснодар. На левом фланге — у Новороссийска — идут тяжелые наступательные бои. Однако сломить сопротивление врага в районе Новороссийска нашим войскам не удается. Местность благоприятствует противнику. С востока для подхода к Новороссийску имеется единственное шоссе, зажатое Цемесской бухтой и горным хребтом, идущим параллельно дороге. Севернее шоссе движение невозможно, ибо скаты пересечены глубокими балками. На этом участке противник имеет пять линий траншей, до семи рядов колючей проволоки, густую сеть противотанковых и противопехотных минных полей, прикрытых многослойным косоприцельным огнем дотов и дзотов.
Контр-адмирал указал на карте мыс Мысхако, поселок Южная Озерейка и заявил, что в целях создания плацдарма для наступательных действий по захвату Новороссийска разработан план по высадке морских десантов в Южную Озерейку и на Мысхако. Холостяков не скрывал трудностей, с которыми придется встретиться десантникам, а, наоборот, задерживал на них внимание командиров кораблей.
