и на другой день, как говорят, отпустил ей следующий экспромт:
Кто хочет быть учен,
Учись.
Кто хочет быть спасен,
Молись.
Кто хочет быть в аду,
Женись.
Счастливое супружество!»
Пушкин отлично чувствовал недоброжелательные толки за своей спиной, лихорадочный публичный интерес к своей частной жизни. Иногда от всего этого на него находила жестокая хандра. В один из таких черных дней, за неделю до свадьбы, он послал письмо другу юности Н. И. Кривцову: «Женат - или почти. Все, что бы ты мог сказать мне в пользу холостой жизни и противу женитьбы, все уже мною передумано. Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе как обыкновенно живут. Счастья мне не было… Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся - я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей… У меня сегодня spleen - прерываю письмо мое, чтоб тебе не передать моей тоски…»
В декабре и январе в пушкинской переписке постоянно упоминается имя Дельвига - самого близкого, самого нежного, самого любимого друга. Пушкин тревожится за судьбу его «Литературной газеты», с жадностью листает только что вышедший альманах его «Северные цветы», с приятельской бесцеремонностью бранит Дельвига за издательскую лень и нерадивость. И вдруг 18 января приходит страшное известие из Петербурга: вечером 14 января Дельвиг умер… «И так в три дни явная болезнь его уничтожила. Милый мой, что ж такое жизнь?» - пишет через несколько часов после кончины друга Плетнев. «Грустно, тоска… - вторит ему Пушкин, - никто на свете не был мне ближе Дельвига… Без него мы точно осиротели».
Гибель Дельвига зловещей тенью нависла над последним предсвадебным месяцем.
15 января в жизни Пушкина произошло событие, внешне и не очень значительное, но весьма настораживающее. Полиция сообщила ему решение сената по делу о «соблазнительном», «служившем распространению пагубного духа» отрывке из стихотворения 1825 года «Андрей Шенье». Пушкин был избавлен от суда, но с него взяли строгую подписку, «дабы впредь никаких своих творений без рассмотрения и пропуска цензуры не осмеливался выпускать в публику». Этот полицейский инцидент, закончившийся на этот раз весьма благополучно, жестко напоминал поэту о том, что он, по его выражению, «от жандарма еще не ушел».
Между тем время бежало, до свадьбы оставалось всего два дня. 16 февраля вечером Пушкин заехал к Нащокину. Там он встретился с молоденькой цыганкой Таней, певицей из прославленного московского хора Ильи Соколова. Много лет спустя, уже старой женщиной, Татьяна Дмитриевна Демьянова рассказала о своем знакомстве с поэтом и об этой встрече:
«Не успели мы и поздороваться, как под крыльцо сани подкатили, и в сени вошел Пушкин. Увидал меня из сеней и кричит: «Ах, радость моя, как я рад тебе, здорово, моя бесценная!» - поцеловал меня в щеку и уселся на софу. Сел и задумался, да так, будто тяжко, голову на руку опер, глядит на меня: «Спой мне, говорит, Таня, что-нибудь на счастие; слышала, может быть, я женюсь?» - «Как не слыхать, говорю, дай вам бог, Александр Сергеевич!» - «Ну, спой мне, спой!» - «Давай, говорю, Оля, гитару, споем барину!…» Она принесла гитару, стала я подбирать, да и думаю, что мне спеть. Только на сердце у меня у самой невесело было в ту пору… И, думаючи об этом, запела я Пушкину песню, - она хоть и подблюдною считается, а только не годится было мне ее теперича петь, потому она будто, сказывают, не к добру:
Ах, матушка, что так в поле пыльно? Государыня, что так пыльно? Кони разыгралися… А чьи-то кони, чьи-то кони? Кони Александра Сергеевича…
Пою я эту песню, а самой-то грустнехонько, чувствую и голосом то же передаю… Как вдруг слышу, громко зарыдал Пушкин. Подняла я глаза, а он рукой за голову схватился, как ребенок плачет… Кинулся к нему Павел Войнович: «Что с тобой, что с тобой, Пушкин?» - «Ах, говорит, эта ее песня всю мне внутрь перевернула, она мне не радость, а большую потерю предвещает!…» И недолго он после того оставался тут, уехал, ни с кем не простился».
На следующий день Пушкин созвал к себе на арбатскую квартиру человек десять - двенадцать друзей. Сюда пришли молодые веселые люди, записные столичные франты, остряки, умники: Вяземский, Нащокин, Баратынский, Денис Давыдов, Языков, Иван Васильевич Киреевский, композитор Верстовский, брат Левушка. На этом бесшабашном «мальчишнике» было весело и бестолково. Разговаривали, спорили, читали стихи, шумели, произносили тосты. Но сам Пушкин казался озабоченным, молчаливым и «говорил стихи, прощаясь с молодостью». «На другой день, - записывает первый биограф Пушкина П. И. Бартенев, - он был… очень весел, смеялся, был счастлив, любезен с друзьями…»
18 февраля в церкви Большого Вознесения, совсем неподалеку от Арбата, у Никитских ворот, состоялось венчание. По рассказам вездесущего А. Я. Булгакова, в церковь посторонних «никого не велено было пускать, и полиция была для того у дверей».
Свадьба прошла торжественно, но одно, казалось бы, ничтожное происшествие смутило суеверную и встревоженную душу поэта. Современники свидетельствуют: «Во время обряда Пушкин, задев нечаянно за аналой, уронил крест; говорят, при обмене колец одно из них упало на пол… Поэт изменился в лице и тут же шепнул одному из присутствующих: «…tous les mauvais augures» {все плохие предзнаменования. - фр. - Авт.).
После венчания в арбатском доме был устроен торжественный ужин. А через десять дней, 27 февраля, Пушкины дали для самого близкого круга свой первый бал, на котором было очень весело, свободно, уютно, по-московски. И снова свидетельствует Булгаков: «Пушкин славный задал вчера бал. И он, и она прекрасно угощали гостей своих. Она прелестна, и они как два голубка. Дай бог, чтобы всегда так продолжалось. Много все танцовали… Ужин был славный; всем казалось странно, что у Пушкина, который жил все по трактирам, такое вдруг завелось хозяйство».
Гости начали разъезжаться около трех часов ночи, спускались вниз по лестнице, выходили на спящий заснеженный Арбат, садились в кареты. «Была вьюга и холод…»
…Стремительно, нервно и неровно неслись эти московские дни. И вдруг на момент остановился томительный бег. «Я женат - и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось - лучшего не дождусь. Это
