состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился». Письмо Плетневу - пожалуй, самое счастливое письмо в своей жизни - Пушкин послал через неделю после свадьбы из арбатской квартиры.
Надо всем теперь царило радостное и непривычное чувство. В эти зимние и весенние дни 1831 года к Пушкину пришло то, что он считал уже невозможным для себя - и на что все-таки продолжал надеяться. То, о чем он мечтал последние годы, к чему так стремился перед женитьбой, о чем писал позднее: «Юность не имеет нужды в at home (своем доме. - англ. - Авт.), зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен, кто находит подругу - тогда удались он домой».
С детства лишенный семейного уюта, он всю жизнь тосковал о тихой и прочной домашней пристани, о надежном душевном оплоте. Теперь эта мечта, это, по выражению Анны Ахматовой, «томление по счастью» воплотилось. И хотя мы знаем всю грядущую трагедию и ее страшный финал, и хотя «отдаленные седой зимы угрозы» отчетливо звучали и в эти московские дни - все же мы благодарны судьбе за то, что на тревожном, скитальческом пути Пушкина была эта остановка, эти месяцы «светлого существования». За то, что надо всеми письмами этого времени как эпиграф можно поставить его радостные, озорные слова из письма Плетневу: «Ах, душа моя, какую женку я себе завел!»
С горечью приходится заметить, что это радостное время уже заключает в себе, как в нераскрывшейся почке, начала, ростки всех грядущих роковых переплетений, с железной неуклонностью торопивших развязку. Злая паутина сплетен и необходимость жить в «завистливом и душном» свете; пламенное стремление к семейной независимости и тайный полицейский надзор; недоброжелательство публики и петля безденежья - все это уже завязалось в нерасторжимый узел.
…Он любил ее давно, и в глубине души он - умнейший человек России - немного робел перед восемнадцатилетней девочкой. «Но я, любя, был глуп и нем». А теперь Наталья Николаевна перестала быть отдаленной прекрасной мечтой, невестой; теперь она - свой, домашний человек, жена. А как говаривал Пушкин, «жена не то, что невеста. Куда! Жена свой брат». «…Женка моя прелесть не по одной наружности», - пишет он Плетневу через несколько дней после свадьбы. Это он не уставал твердить всю жизнь. «Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете, - а душу твою люблю я еще более твоего лица».
Перемена в Пушкине бросалась в глаза окружающим. О ней судили и рядили, обывательская посредственность снисходительно одобряла «остепенившегося» поэта, вступившего наконец в ряды солидных людей. «С тех пор, что он женился, - пишет Е. Е. Кашкина своей родственнице, П. А. Осиповой, - это совсем другой человек, - положительный, - рассудительный, обожающий свою жену. Она достойна этой метаморфозы, так как утверждают, что она столь же умна, как и красива, - осанка богини, с прелестным лицом; и когда я его встречаю рядом с его прекрасной супругой, он мне невольно напоминает портрет того маленького очень умного и смышленого животного, которое ты угадаешь и без того, чтобы я тебе назвала его».
Но Пушкин не сумел сделаться ни рассудительным, ни положительным. Просто в эти месяцы он, несмотря ни на что, почувствовал себя счастливым человеком.
Однако радость этих светлых молодых недель омрачалась тягостными взаимоотношениями с Натальей Ивановной Гончаровой, ее невозможными, нелепыми требованиями, угрожающими «семейственному покою». Жить рядом с ней становилось невыносимо, и Пушкин решил уехать из Москвы. Его вдруг осенила «мысль благословенная» - нанять дачу в Царском Селе и провести свое первое семейное лето в этом милом его сердцу уголке, среди юношеских воспоминаний. И вот одно за другим летят к Плетневу письма с просьбой «нанять фатерку» в Царском. Верный Плетнев исполняет эту миссию; 15 мая Пушкин покидает дом Хитрово, Арбат, Москву.
Так закончился этот короткий московский период жизни Пушкина, связанный с маленьким особняком на Арбате. И теперь, полтора столетия спустя, проходя по старой московской улице и глядя на этот дом, мы вспоминаем те месяцы, которые были прожиты здесь поэтом, - время, полное тревог и счастья.
МУЗЕЙ «КВАРТИРА ПУШКИНА НА АРБАТЕ»
Мысль о том, что в «доме Хитровой на Арбате» должен быть организован музей Пушкина, возникла давно. Выявление пушкинских страниц в судьбе этого дома - заслуга Пушкинской комиссии, созданной в 1927 году при секции «Старая Москва» Общества изучения Московской области. В подготовленном ею в 1930 году сборнике «Пушкин в Москве» впервые сообщались сведения об арбатской квартире поэта (статья Н. П. Розанова «Пушкинские» дома, сохранившиеся в Москве до нашего времени»).
Предложение об организации музея Пушкина на Арбате поступило в рабочую комиссию Пушкинского юбилейного комитета при ЦИК СССР в 1935 году. Оно было напечатано в «Известиях» от 3 марта этого года. В том же номере была опубликована статья крупнейшего пушкиниста М. А. Цявловского «Заметки москвича», рассказывающая об «арбатской» жизни Пушкина. «Дом Хитровой на Арбате» (ныне дом 53), - писал Цявловский, - до сих пор не только весь сохранился, но за истекшие сто с лишним лет мало изменил свой вид. Сохранилась и квартира Пушкина (во втором этаже)».
13 февраля 1936 года под председательством Цявловского состоялось первое заседание Пушкинской комиссии Московского областного бюро краеведения, посвященное подготовке к пушкинскому столетнему юбилею. В нем приняли участие литераторы, историки Н. С. Ашукин, М. В. Нечкина, Н. П. Чулков, потомки поэта Г. А. и Г. Г. Пушкины. На заседании обсуждался вопрос об увековечении московских пушкинских мест, в частности арбатского дома, о превращении его в музей.
В юбилейные февральские дни 1937 года на доме № 53 была установлена мемориальная доска с барельефным портретом поэта работы скульптора Медведевой и надписью: «В этом доме жил А. С. Пушкин с начала февраля до середины мая 1831 года».
Однако годы шли, а дом оставался все той же прозаической коммуналкой, набитой жильцами. Была в этом обидная и нелепая несправедливость. По всей стране создавались мемориальные экспозиции, посвященные поэту: в Ленинграде и в Царском Селе (ныне город Пушкин), в Болдине, Михайловском, Тригорском, в Одессе и Кишиневе; даже в скромном селе Бернове и в Торжке, где и бывал-то Пушкин лишь проездом. А в Москве, городе, сыгравшем в его жизни колоссальную роль, мемориального пушкинского музея не было. По всем законам логики и справедливости он не мог не возникнуть.
29 августа 1972 года Моссовет принял постановление, согласно которому дом № 53 по
