всех побьет и село сожжет. А ты, брат староста, имей надзор над всем тем, о
чем я приказываю; да прикажи, чтобы на дворе у тебя всегда были готовы три
или четыре парня, которые, когда завидят очень многое число французов,
садились бы на лошадей и скакали бы врознь искать меня, - я приду к вам на
помощь. Бог велит православным христианам жить мирно между собою и не
выдавать врагам друг друга, особенно чадам антихриста, которые не щадят и
храмы божии! Все, что я вам сказал, перескажите соседям вашим".
Я не смел дать этого наставления письменно, боясь, чтобы оно не попалось в
руки неприятеля и не уведомило бы его о способах, данных мною жителям для
истребления мародеров.
После сего, перевязав пленных, я определил к ним одного урядника и девять
казаков, к которым присоединил еще двадцать мужиков. Весь этот транспорт
отправлен был в Юхнов для сдачи городскому начальству под расписку [12].
Казакам сим я приказал дождаться партии в Юхнове, уверясь, что по ее
малолюдству мне нельзя будет оставаться долго в местах, неприятелем
наполненных. Однако мне хотелось испытать еще судьбу с горстью моих
товарищей и побороться с невозможностью; а так как обязанность моя не
состояла в поражении бродяг, но в истреблении транспортов жизненного и
военного продовольствия французской армии, то я, по распространении
наставления, данного мною токаревским крестьянам, по всем селениям, чрез
которые проходила партия моя, взял направление к Цареву-Займищу, лежащему
на столбовой Смоленской дороге.
Был вечер ясный и холодный. Сильный дождь, шедший накануне, прибил пыль по
тропинке, коею мы следовали связно и быстро. В шести верстах от села
попался нам разъезд неприятельский, который, не видя нас, шедших лощиною
вдоль опушки леса, беззаботно продолжал путь свой. Если бы я не имел нужды
в верном известии о Цареве-Займище, занимаемо ли оно войском и какой оно
силы, я бы пропустил разъезд этот без нападения, опасаясь, в случае
упущения одного из разъездных, встревожить отряд или прикрытие транспорта,
в селе находившегося. Но мне нужен был язык, и потому я нарядил урядника
Крючкова с десятью доброконными казаками наперехват вдоль по лощине, а
других десять - прямо на разъезд. Разъезд, видя себя окруженным,
остановился и сдался в плен без боя. Он состоял из десяти рядовых при одном
унтер-офицере. Мы узнали, что в Цареве-Займище днюет транспорт с снарядами
и с прикрытием двухсот пятидесяти человек конницы.
Дабы пасть как снег на голову, мы свернули с дороги и пошли полями,
скрываясь опушками лесов и по лощинам; но за три версты от села, при выходе
на чистое место, встретились с неприятельскими фуражирами, числом человек в
сорок. Увидя нас, они быстро обратились во всю прыть к своему отряду.
Тактические построения делать было некогда, да и некем. Оставя при пленных
тридцать гусаров, которые, в случае нужды, могли служить мне резервом, я с
остальными двадцатью гусарами и семьюдесятью казаками помчался в погоню и
почти вместе с уходившими от нас въехал в Царево-Займище, где застал всех
врасплох. У страха глаза велики, а страх неразлучен с беспорядком. Все
рассыпалось при нашем появлении: иных мы захватили в плен, не только без
оружия, но даже без одежды, иных вытащили из сараев; одна только толпа в
тридцать человек вздумала было защищаться, но была рассеяна и положена на
месте. Сей наезд доставил нам сто девятнадцать рядовых, двух офицеров,
десять провиантских фур и одну фуру с патронами. Остаток прикрытия спасся
бегством.
Добычу нашу мы окружили и повели поспешно чрез село Климове и Кожине в
Скугорево, куда прибыли в полдень 3-го числа.
Партия моя, быв тридцать часов беспрерывно в походе и действии, требовала
отдохновения, почему она до вечера 4-го числа оставалась на месте. Для
облегчения лошадей я прибегнул к способу, замеченному мною на аванпостах
генерала Юрковского еще в 1807 году. Исключив четыре казака для двух
пикетов и двадцать - для резерва (который, хотя должен был находиться при
партии, но всегда был в готовности действовать при первом выстреле
пикетов), остальных девяносто шесть человек я разделил надвое и приказал в
обеих частях расседлывать по две лошади на один час для промытия и присыпки
ссадин и также для облегчения. Чрез час сии лошади вновь седлались, а новые
расседлывались; таким образом в двадцать четыре часа освежалось девяносто
шесть лошадей. В тот же день, по просьбе резерва, я позволил и оному
расседлывать по одной лошади на один час.
Пятого числа мы пошли на село Андреевское, но на пути ничего не взяли,
кроме мародеров, числом тридцать человек.
Шестого мы обратились к Федоровскому (что на столбовой Смоленской дороге),
рассеевая везде наставление, данное мною токаревским крестьянам. На пути
встретили мы бежавшего из транспорта наших пленных Московского пехотного
полка рядового, который нам объявил, что транспорт их из двухсот рядовых
солдат остановился ночевать в Федоровском и что прикрытие оного состоит из
пятидесяти человек. Мы удвоили шаг и едва показались близ села, как уже без
помощи нашей все в транспорте сем приняло иной вид: пленные поступали в
прикрытие, а прикрытие - в пленных.
Вскоре после сего я извещен был о пребывании в Юхнове дворянского
предводителя, судов и земского начальства, также и о бродящих без общей
цели двух слабых казачьих полках в Юхновском уезде. Известие сие немедленно
обратило меня к Юхнову, куда чрез Судейки, Луково и Павловское я прибыл
8-го числа.
Пришедши туда, я бросился к двух привлекавшим меня предметам: к образованию
поголовного ополчения и к присоединению к партии моей казацких полков, о
коих я упомянул выше.
До первого достиг беспрепятственно: дворянский предводитель Семен Яковлевич
Храповицкий подал мне руку помощи со всею ревностию истинного сына
Отечества. Сей почтенный старец не только оказал твердость духа, оставшись
для примера дворянам с семейством своим на аванпостах Калужской губернии,
но ознаменовал особенную силу воли и неусыпную строгость в надзоре за
принятыми им мерами к подъятию оружия жителями Юхновского уезда. Отставной
