Массами уезжают люди из Москвы. Некоторые отъезжающие уверяют, что завидуют остававшимся, но у них «обстоятельства другие», например сын (лет 36!) и пр.
Начальник «Скорой» успокоил всех сразу. Он никому не разрешил уезжать. «Если придется оставить Москву, мы все уедем вместе с войсками на наших машинах. Но Москвы мы не сдадим». Все успокоились и стали работать по-прежнему. Для членов семейств работников «Скорой» были организованы эшелоны на восток.
Люди с опаской ждут «новых направлений» по газетам и радио, но все уверены в окончательной нашей победе.
По вечерам с 7 часов уже выстраиваются очереди у метро и, услышав знакомый голос Левитана: «Граждане, воздушная тревога!», устремляются вниз на всю ночь. Проснется, толкнет соседа, спросит: «Миновало? Уже было?» и снова вздремнет.
Веселые люди ищут водки. Тоже очереди. Водки стало меньше, пьяных тоже.
Любитель выпить д-р Н. на «Скорой» очень удручен. Если попадется вызов к пьяному, то Н. спрашивает его: «Где достал?» Рассказывают про него на «Скорой», что однажды его вызвали по поводу поножовщины. Была пирушка, ребята поспорили, подрались, даже ножи пошли в ход. К приезду «Скорой» помирились, пострадавших перевязали и снова сели пировать. Веселые люди уговорили д-ра выпить. Н. не устоял, выпил одну, другую, а потом самого д-ра «больные» в его карете увезли в вытрезвитель. Вероятно, все преувеличено, но что д-ра послали на освидетельствование и сделали выговор — факт.
Иногда попадаются пьяные среди военных, этих отправляем к коменданту.
10 часов утра. Вестибюль метро «Северный вокзал». На носилках в помещении милиции лежит парень лет 18. Одна нога ампутирована выше колена. Рядом с носилками костыль и палка. Парня утром выписали из больницы. Жалуется на боль в желудке. Признаков болезни не обнаруживаем. Парень просится в больницу — там хорошо. Милиция настаивает на том, чтобы его взять в больницу, мы отказываемся. Дело доходит до начальника станции «Скорой» и дежурного по городу. Наконец, договариваемся, что милиция возьмет парня в приемник, тем более что у парня четыре судимости, три привода и сейчас он отпущен досрочно. Парень прислушивается ко всем телефонным переговорам. Вдруг срывается с носилок, хватает костыль и палку и так быстро мчится к выходу, что посланный вслед милиционер его догнать не может и сконфуженный возвращается обратно.
2 часа ночи. В метро «Казанский» в вагоне ночует целая семья. Беременная женщина лет 30, двое ее детей и мамаша.
Беременную надо срочно везти в роддом. Имеем путевку в 8-й роддом. Молодая соглашается. Но мать ее устраивает скандал. «Не пущу туда. Мне далеко будет туда ездить! Везите в Сокольники!». Объясняем, что в Сокольниках мест нет, что время не терпит, что сейчас война и выбирать места не приходится. Ничего знать не хочет мамаша. Проснулись соседи по вагону, пришла милиция, персонал из медицинской комнаты. Все уговаривают мамашу согласиться. Ничего не помогает. Дочь ослушаться старухи не смеет, а старуха бушует.
У молодой схватки. Она начинает колебаться, а старуха как на всех прикрикнет: «Не позволяю ехать туда и все тут! Лучше возьму ее домой, там пусть родит. Сама буду принимать. А в 8-й не пущу, далеко мне ходить!»
Звоним в Сокольники. Принять не могут. Старуха забирает дочку домой, ругая по пути и нас, и милицию, и соседок.
19 октября 1941 г.
Какая-то тревога в городе. В пригородах снимают провода электропоездов. На привокзальных площадях давка, не пройти. Грузят вещи, чемоданы. Носильщики сваливают «мест» 30–40 на тележки и куда-то увозят «места». За каждое место платят 50 рублей и больше.
Везде одна тема разговора: куда ехать, когда едете, что везете с собой и т. д.
Заводы и фабрики отпустили рабочих. Дали аванс за месяц вперед. Выдают всему населению по пуду муки.
Метро сутки не работало. То ли ремонт, то ли срочная перевозка, а толков и слухов масса.
На базарах и на улицах продают краденые конфеты и шоколад. Говорят, будто мясокомбинат разгромлен. По улицам проходят гурты скота. По Садовой угоняют куда-то несметное количество свиней. Темные личности бродят около и тянут в подворотни свиней чуть ли не на глазах у пастухов.
Объявлено осадное положение.
Появляется приказ т. Пронина. Рабочие возвращаются к станкам. Начинают строить баррикады. Москву будем защищать. Ленинград не сдается, и мы не сдадимся!
Работаем как всегда!
8 часов утра. Старик 75 лет упал на лестнице. Ранение лица. Дом 4-этажный. Двери всюду настежь. Никого в доме нет. Старик живет наверху в маленькой клетке, рядом с кухней. Очевидно, комната для прислуги. Спрашиваем: «А почему вы не уехали, раз весь дом уехал». Слышу: «А дом-то ведь мой!»
Жил 24 года в клетке, и в размягченном его мозгу сохранилась бредовая мысль: «дом-то ведь мой!»…
9 часов утра. Мальчик 11 лет сбит машиной. Ранение головы. У мальчика в руках несколько конфет и яблок. «Тети дали, жалели меня», — говорит мальчик, — «а в театр я опоздаю, вот билет». Попал он не в театр, а в больницу.
11 часов. Массовое отравление сухим денатуратом. «Теплой» компании надо было выпить. Достали денатурат сухой. Чистят его новым способом, «испытанным». «Вонючая, вазелинообразная, фиолетовая масса из жестянок закладывается в кастрюлю. Затем надо прибавить воды, немного уксуса и ложечку валерьяновых капель. Все тщательно размешать и вылить в маску противогаза. Из трубки польется хорошая водка». Вот рецепт. А вот результат: двое пожилых мужчин лежат и корчатся от боли. Промываем желудки. Приходит соседка и зовет к своему мужу. Тот извивается от боли.
В проходной комнате обнаруживаем гр. Н. 27 лет. Он шагает по комнате и держится за живот. Это инициатор выпивки и заведующий «химией». Он советует посмотреть пятого участника попойки в соседней квартире. Тот уже без сознания. Всех перевозим в Институт на мобилизованной милиционером легковой машине. Ищем еще и находим соседнего дворника, потом еще двух пожилых мужчин. Всего 8 человек. К вечеру трое скончались, остальные в тяжелом состоянии. Поправился только самый молодой из них.
6 часов вечера. Аналогичный случай. Гражданка Н. 49 лет отравилась денатуратом. Уговаривала своего сожителя выпить. Тот попробовал — отказался. Она — привычная пьяница. Два месяца пьет одеколон. На полках масса флаконов из-под одеколона и духов. Сейчас нельзя достать одеколона. Попробовала денатурат. Больше не будет.
7 часов вечера. Старик 77 лет. Сердечный припадок. В квартире холодно. Много икон. Смесь былой роскоши с нищетой. Старик лежит одетый. На нем три костюма, несколько фуфаек, лифчиков, шерстяных платков и т. д. Припадок мог быть вызван этим укутыванием.
