Луиза открыла рот и молила небеса, чтобы ей удалось чихнуть. И чтобы брызги от этого чиха покрыли этого типа с головы до кончиков пальцев на ногах, передали ему ее микробы, и тогда бы он на должный срок заткнулся со своими сарказмами. Но ничего подобного не произошло. И Луиза закрыла рот.
— Ходила за покупками? — спросил он, глядя на хозяйственную сумку возле ее ног.
Луиза задрала свой воспаленный нос как можно выше, решив, что в данном случае бравада — наилучший для нее способ защиты.
— Если тебе, Эндрю, так необходимо знать, я купила себе новый костюм для работы. Я поняла, что это будет выглядеть более профессионально. Я вообще поняла множество вещей, имеющих отношение к моим занятиям на службе. Несмотря на то что я чувствовала себя ужасно, вышла из дома, ощутив потребность, так сказать, перевернуть новую страницу. И если тебе необходимо знать все, то в минуту, когда ты вошел в магазин, я как раз направлялась к прилавку, чтобы расспросить о лампионах, но зацепилась поясом от пальто за канделябр.
Все это, разумеется, не оправдывало демонстрацию панталон, однако сейчас было бы по меньшей мере неуместно входить в такие подробности.
— Как знаешь, Луиза, — скучающим тоном бросил Эндрю через плечо, бегло просмотрел рекламный проспект, врученный ему продавщицей, и сунул его под мышку.
Он повернулся к выходу. На мгновение Луиза подумала, что он так и уйдет, не сказав ей больше ни слова, но Эндрю остановился и окинул ее взглядом с ног до головы, несколько задержавшись на промежутке между нижним краем кардигана и верхним краем сапожек.
Он кивнул продавщице, заверил, что свяжется с ней позже, и покинул магазин. Колокольчик над дверью долго дребезжал ему вслед.
Луиза испустила глубокий вздох:
— Садистская свинья.
— О Господи!
Луиза со стуком поставила флакончики на прилавок.
— Я решила, что эти штучки мне не повредят.
— С вас семь фунтов сорок, дорогая.
— Более того, я возьму и канделябр. Кажется, между нами возникло душевное родство.
Поздним вечером перед Луизой предстал в дверном проеме Гаррис; брови его были угрожающе сдвинуты. Луиза почти ничего не знала о нем, кроме того, что он живет этажом выше прямо над ее квартирой вот уже несколько месяцев и что он актер. Он умудрялся упомянуть о своем успехе в «Катастрофе» каждый раз, как они сталкивались на лестнице. По этой причине Луиза не могла с уверенностью определить, то ли он искренне выражает собственные эмоции, то ли, как говорится, вошел в образ. Однако сегодня вечером он был явно возмущен.
Она сделала удрученное лицо:
— Прошу прощения, Гаррис, это фортепиано?
Надо признать, что он привлекателен. У нее до сих пор как-то не было случая разглядеть его хорошенько. Каждый раз, когда они случайно натыкались друг на друга, он либо вел под руку какую-нибудь женщину, либо спускался вниз, чтобы встретить оную. Несколько недель назад он постучался к ней и попросил одолжить ему пену для ванны, и потом Луиза, сидя вечером на кухне, слушала вскрикивания, всплески и стоны, доносившиеся из ванной комнаты сверху. Она была не настолько наивна, чтобы вообразить, будто Гарриса привел в бравурный экстаз мускусный аромат ночи. Нет, он определенно находился в ванне не один. И не стоило выражать по такому поводу протест. Что поделаешь, если он прекрасно знает, что привлекателен. Об этом просто кричит его манера одеваться. Сегодня на нем отглаженные полотняные брюки и светло-голубая рубашка с расстегнутым воротником. Луиза готова была держать пари, что рубашку он подбирал под цвет своих глаз. Брови, все еще сдвинутые, черные словно гуталин, как и волосы. Она часто думала, не красит ли он их. А может, пользуется тушью для ресниц. Или от природы наделен этими густыми черными ресницами, за которые она могла бы его убить.
Луиза покраснела, вспомнив, как они недавно повстречались в холле и Гаррис со смехом спросил, правда ли, что она играет на своем пианино или просто становится ногами на клавиатуру, чтобы сменить электрическую лампочку.
— Да, это фортепиано, — ответила она сама на свой риторический вопрос. — Слишком громко, я понимаю.
— Нет, Луиза. Есть в Венесуэле маленькая деревенька, в которой не слышат вас. Они сообщили мне об этом по электронной почте и просят вас петь погромче.
— И вам это не нравится? — спросила Луиза, широко раскрыв глаза.
— Я полагаю, невозможно играть на пианино и не петь.
Он согнул руки, и Луиза втайне залюбовалась его мускулами. Не слишком выпуклые. Более крупные, чем у Джона. Любопытно, обладает ли он еще кое-чем, более крупным, чем у Джона. Она откашлялась.
— Без ансамбля это плохо получилось бы. Припев очень нудный.
— Он нудный во всех случаях, — терпеливо пояснил Гаррис. — Вы играли «Я выброшу тебя из головы…» шесть раз. Я знаю точно. Я посчитал.
Луиза тяжело вздохнула, плюнув на то, что Гаррис может это заметить. У нее потекло из носа и, не удержавшись, она чихнула прямо на Гарриса. Схватив бумажный носовой платок, она уткнулась в него лицом.
— Поняли, в чем дело? — сдавленным голосом проговорила она. — Я больна. Уши у меня тоже заложены. Я не могу определить, с какой громкостью играю.
Некоторое время Гаррис смотрел на нее очень внимательно, как бы оценивая ее состояние. Луиза съежилась под этим взглядом. Она не позаботилась переодеться, когда пришла домой, и короткая розовая юбочка все еще пряталась где-то под длинным кардиганом. Гаррис, казалось, только что это заметил и несколько оживился. Он слегка переместился в дверном проеме, разглядывая ноги Луизы под другим углом, а когда снова поднял на свою соседку глаза, в них промелькнула смешливая искорка.
— Я бы сказал, что постель — наилучшее лекарство, — протянул он.
— О да, я скоро лягу, — поспешила согласиться Луиза. — Нужно только сделать кое-что.
— Например, вымыть голову?
— Что, так скверно?
Она провела рукой по мягким прядям, пытаясь отвести их назад, но они были слишком короткими для этого.
— Нет, Луиза, я просто намекал на песню. Волосы ваши выглядят прекрасно.
Она поглядела на него поверх своего носового платка. Прекрасно? Ее волосы? Что это на Гарриса нашло нынче вечером? Она шумно высморкала нос и сунула платок себе в рукав.
— Ладно, если это все, Гаррис, то я хотела бы вернуться в…
— Чем это так чудесно пахнет? — перебил ее он, вытянув шею и принюхиваясь.
— Нашли кого спрашивать! Я сейчас не различаю запахов.
— Что-то такое… — Он подыскивал подходящее слово. — Да, что-то эротическое.
— Ну, не знаю. Может, запах куриных палочек, которые я жарила не так давно?
