опоздаешь. Я сейчас тоже приду.
Это «сейчас» продолжается, по крайней мере, полчаса.
Мать успевает напоить всех детей чаем, отдать кухарке
все распоряжения к обеду, наказать денщику Семену сде
лать нужные закупки в городе (отцу, как военному врачу,
полагался денщик), прежде чем отец, наконец, появляется
в столовой.
— Ну вот, ты опять опоздал, — недовольно встречает
его мать, — все остыло: и самовар, и шанежки... Когда
ты, наконец, станешь жить по-человечески?
— Ты не беспокойся, я и так обойдусь, — виноватым
голосом отвечает отец и молча принимается за холодный
чай и полуостывшие шанежки.
Я внимательно слежу за тем, как отец своими крепкими,
сильными зубами машинально пережевывает пищу, но я
вижу, что мысли его сейчас далеко от чайного стола.
Я знаю, где его мысли: они около того, что за несколь
ко минут перед тем он видел в окуляр своего микро
скопа...
Когда я думаю о своем отце, мне всегда приходит на
память только что описанная картина. Она типична, более
того, она характерна. Она ярко выражает самую сущность
14
Мой отец.
натуры моего отца, его лучшее внутреннее «я» — с л у ж е-
н и е н а у к е . Это служение составляло душу его души.
Наука всегда была и до самого последнего дня осталась
его «богом», которому он отдавал свои силы, свое время,
свою энергию и отдал бы, если бы понадобилось, самую
жизнь. Отец был сделан из того теста, из которого в
прошлые века выходили мученики науки. Живя в эпоху,
когда костры, сжигавшие воинов человеческой мысли, по
гасли, он имел возможность служить своему «богу» в
более спокойной и нормальной обстановке. Однако науч
ный путь отца далеко не был усеян розами. Не раз на
этом пути встречались острые шипы, и об одном таком
случае я расскажу подробнее ниже.
Я не знаю, откуда у отца взялась столь всепоглоща
ющая страсть к науке. Должно быть, в этом отношении
он был самородком, потому что ни его происхождение,
ни его воспитание, ни условия его жизни не только не
могли способствовать развитию в нем склонностей к
научной работе, но, наоборот, способны были задушить
нее такие зачатки и тенденции.
Выходец из крестьянской семьи Херсонской губернии,
мой отец в девять лет остался круглым сиротой. Его взял
к себе дядя, живший в городе и служивший сторожем
при мужской гимназии в Кишиневе. Дядя был человек суро
вого нрава, и бедному сироте от него приходилось не
гладко, но у дяди была одна хорошая черта: он покло
нялся образованию. Будучи сам неграмотным, дядя уве
ровал в изречение: «Ученье — свет, неученье — тьма». Он
постоянно его повторял — не всегда кстати — и потому
твердо решил сделать из маленького Миши «человека».
Всякими правдами и неправдами дядя «определил» племян
ника в гимназию, при которой он служил, и поддерживал
его в первые годы учебы. Потом дядя умер, и с четыр
надцати лет мой отец, оставшись совсем один, должен
был сам заботиться о себе. На медные гроши, добывае
мые уроками, репетиторством и всякими иными случай
ными работами, он с горем пополам все-таки кончил гим
назию и вслед за тем поступил на физико-математический
факультет Новороссийского университета в Одессе. Это
был конец 70-х годов, когда в высшей школе в России
во все большем количестве стали появляться «разночин
ц ы » — поповичи, мещане, крестьянские дети. В 1882 году
отец кончил университет со званием «кандидата есте-
16
ственных наук» и вскоре после того женился на моей ма
тери. Казалось бы, на этом ему полагалось закончить
знакомство с науками, поступить на службу и заняться
устройством своего «семейного гнезда». Так делали ты
сячи. Того же ждали и от моего отца. Но вышло иначе.
И виной тому была как раз та страсть к науке, которая
составляла основной стержень его души.
Еще будучи на физико-математическом факультете, мой
отец как-то услышал от одного товарища, студента-ме
дика, что курение представляет собой серьезную опасность
для человеческого организма. Студент-медик привел в
обоснование своей мысли ряд аргументов. Отец, который
в то время много курил, сильно заинтересовался сообще
нием коллеги. Не любя, однако, жить информацией,
получаемой из вторых и третьих рук, он решил сам иссле
довать данный вопрос. Хотя влияние никотина на челове
ческий организм никак не входило в программу занятий
физико-математического факультета, мой отец, урывая
дорогое время от своей прямой учебы и от лихорадочной
погони за заработком, приступил к самостоятельному изу
чению вредных последствий курения. И притом к какому
изучению! Он не только перечитал все относящиеся сюда
научные труды, которые мог раздобыть в университетской
библиотеке, он также стал производить различные опыты
над самим собой. В числе последних был и такой: отец
наблюдал за влиянием бега на температуру человеческого
тела. Не могу сказать, какое отношение этот опыт имел
к основной теме его исследования, но знаю, что каждый
день в один и тот же час отец измерял у себя темпера
туру, потом бегал в течение пятнадцати минут без переры
ва, после чего опять измерял температуру. Жил мой отец
в описываемое время на одной из бедных окраин Одессы.
Опыт свой ему приходилось проделывать либо во дворе то
го дома, где он снимал крохотную комнатушку, либо на
улице. Легко себе представить, какую сенсацию это пред
ставляло для окрестных жителей. Десятки людей — муж
чин, женщин и детей — ежедневно собирались, чтобы по
смотреть, как будет «бегать студент». Мальчишки проявля
ли при этом особый восторг. Когда отец приступал к сво
ему опыту, из толпы неслись задорные возгласы:
— Подтяни подпругу, не то упадешь.
— Катись колесом — обернись конем.
— Штаны не потеряй, вишь, сваливаются.
17
— Куда торопишься? Сапоги протрешь.
И все в там же духе. В конце концов вся округа при
шла к убеждению, что «студент немножко того», но число
