«Мазурка, или последний бал моего прадеда)
Василия разжаловали в солдаты, и он попал на Кавказ в так называемый Сводный полк. А тут уже сработала протекция брата, «старого кавказца»: вскоре Василий заново получил первый офицерский чин (радовался, наверное, этому не меньше, чем Грушницкий!). Потом стал одним из адъютантов Командующего отдельным Кавказским корпусом и Главноуправляющего в Грузии, генерала А. П. Ермолова, от которого в 1827 году получил «за храбрость» свой прежний чин поручика, только уже не гвардейского, а армейского. А еще он получил от Ермолова, уходившего с должности, личный прощальный подарок – золотое кольцо-печатку с инициалами «В. Б.». Это кольцо цело и поныне – единственная унаследованная мной историческая реликвия и вообще единственное наследство, когда-либо мне доставшееся [9].
Недавно я узнал о Василии ещё: в пятидесятых годах он в чине майора был комендантом города Кизляра, а в шестидесятых – предводителем дворянства Ставропольского края.
Дочь же его, Лидия, была сначала замужем за генералом Барсовым, а после развода, которого решительно и быстро добилась, вышла замуж за одного из княжичей Бибиковых. И вместе с барсовскими двумя детьми, которых Бибикову позволили усыновить, она уехала в Екатеринбург, где Бибиков вскоре стал не то городским головой, не то губернатором. Подробностей знаю немного: главная из них – что гостеприимный и хлебосольный дом Лидии Васильевны Бибиковой был знаменит среди русского населения сначала на всём Северном Кавказе, а потом и на Урале.
Младший брат Лидии – т. е. «сын незадачливого декабриста» Василия Афанасьевича – Виктор Васильевич Бетаки – тоже, как водится, военный, был большой чудак.
Полковник-артиллерист, командовавший Ставропольской крепостью, он ещё в конце пятидесятых годов распустил с согласия жены Анфисы Николаевны, урождённой Уваровой, принесённые ею в приданое пять захудалых деревенек где-то в средней России. Причём предугадал события – придумал то, что потом, в Реформу, было названо статусом «временно обязанных»: он положил бывшим крепостным выплачивать ему ежегодно за отданные им в полную собственность земли небольшие «оброчные деньги» (какой-то процент от выручки за урожай). А после Реформы хвастался перед сослуживцами и знакомыми, что «Самого царя Александра Второго на несколько лет опередил».
А ещё, как мне рассказывала бабушка, он имел обыкновение вставать спозаранку по базарным дням и отправляться на ставропольский городской базар. Шел он туда с двумя солдатами, тащившими ручную тележку, и скупал полностью какой-нибудь один продукт: сегодня баранину, в следующий базарный день – масло или сливы, ну и так далее. Короче, для смеха «создавал дефицит». Таким образом, когда офицерские жёны выходили на рынок, оказывалось, что, к примеру, масла на всём базаре нет! Это в середине-то девятнадцатого столетия!
«Да ваш же полковник и скупил!», – говорили крестьянские бабы. Дамы – к полковнику. Анфиса Николаевна каждый раз заново ритуально удивлялась и звала мужа на крыльцо. Тот выходил и всегда повторял одну и ту же фразу: «На перине валяться, дорогие дамы, меньше надо, раньше мужей кормить, чтобы на учения не опаздывали!»
Сын этого дурашливого полковника – мой дед Василий Викторович, первый не военный в нашем роду. Отец отправил его учиться в Петербург в Институт путей сообщения. Инженерное образование тогда очень ценилось: не случайно же ещё Николай Первый любил говорить о себе: «Мы, инженеры.» А дипломы выпускникам первых выпусков института вручал сам лично Александр Второй. (По-моему, это был единственный в истории России и вправду Великий Государь!).
Молодой инженер быстро сделал карьеру на строительстве Северокавказской железной дороги.
В Петербурге, кажется, в уваровском доме у родственников своей матушки, он познакомился с Анной Павловной Шереметьевой, младшей дочерью ярославского помещика из какой-то боковой ветви этого разветвленного семейства. Она в раннем детстве получила монастырское воспитание, а потом окончила (пятнадцатой, кажется, по скромным успехам) Смольный институт. Ну, и месяца через два после выпуска инженер и умыкнул девушку, так и не дав ей получить высшее образование на Бестужевских курсах, куда она собиралась уже, да так и не собралась.
Умыкнул он её прямо из загородной отцовской усадьбы, находившейся недалеко от Ростова Ярославского (или Великого, как он тогда назывался). А служил тогда он в Управлении строящейся Северо-Кавказской железной дороги в Ростове-на-Дону. На поезд они сели в Ярославле – «пришли пешком на станцию, но вошли в жёлтый вагон (первого класса), и заняли роскошное двухместное купе».
«А билеты, Васенька, мы не купили! Что теперь будет! Вот стыда-то!» – волновалась дисциплинированная смольнянка. Но молодой инженер, имевший право бесплатных поездок по всем немногочисленным тогда железным дорогам России, только усмехался в усы, а об этом своём праве ни слова. «Ох, и тряслась же я трое суток, – рассказывала мне бабушка – только в Ростове на квартире он всё и объяснил!».
Обвенчались дед с бабушкой где-то по пути у «станционного попа» (по бабушкиным словам «за три рубля и бутылку казённой, потому как без свидетелей, которых бойкий поп присочинил не задумавшись»), и только уже из Ростова-на-Дону дед послал телеграмму родителям жены в Ростов Великий.
Ответ не заставил себя ждать: рассерженный Павел Николаевич Шереметьев (помещик, едва сводивший концы с концами) лишил строптивую дочь наследства «по причине мезальянса» [10], на что молодые только усмехнулись: младшей дочери небогатого помещика должно было достаться немного! А громкая фамилия с замужеством так и так исчезала!
Дед был одним из главных инженеров СКЖД, дослужился, как я уже упоминал, до тайного советника и вышел в отставку, продолжая читать лекции по путям и сигнализации в Ростовском Институте путей сообщения. На огромном по городским условиям Ростова участке своей матери Анфисы Николаевны дед, как я уже писал, построил дом. Себе взял второй этаж, а на первом сделал две небольших квартиры для дочерей Марии и Лидии, чтоб было, где жить, когда выйдут замуж.
Павел, мой отец, жил наверху с родителями до окончания гимназии, после чего сразу уехал в Москву и поступил в Строгановку. Потом учился в Школе Ваяния и Живописи вместе с Маяковским и Бурлюками. Носил и морковку на причинном месте, как «будетлянин».
И до революции и после, лето он проводил у родителей. Одно лето был «ничевоком», клуб которых бушевал тогда в Ростове. Но писал отец все больше портреты знакомых. Подружился он в это время с приехавшим в город художником Юрием Анненковым.
