— Димка! Далеко не заплывай!
— Хорошо!
Приятно перевернуться на спину, и чуть шевеля руками и ногами, остановить плавание, повиснуть в невесомости на водной глади. В такие моменты все: гиканье кукушки, шелест листвы, журчание воды; все это наполняет энергией жизни. Я смотрю, как плавает Дима: он фыркает; то теряется головой в воде, то переворачивается всем телом; вертящийся снаряд, победоносная торпеда. Плыву к нему и хватаю его за ноги. Он брызгается и хохочет. Потом взбирается ногами мне на плечи и прыгает с меня как с трамплина. Бух. Очередные брызги.
Шумят березы и яблони.
Вот такой он — Дима. Я не видел его уже три года. Сейчас ему десять лет. И я понятия не имею, когда снова его увижу.
Интересно о чем может написать психиатр (какой-нибудь новоявленный Зигмунд Фрейд), просмотрев маленькую историю моего детства (может ему достаточно выявить общее направление мысли): этого пурпурного двойника будущего, которое стало сейчас настоящим и связано со мной своим вселенским энергетическим началом. Прообразы прошлого переходят в образы настоящего. Покопайся, покопайся в моей душе. Может быть, найдешь что-нибудь и для себя.
Мое детство в корне отличалось от детства Димы; но и есть общее, как тоненькие нити кармы за проступки предков; искупление вины прародителей. Мы оба родились в деревне. Он в русской, а я – социалистической, советской. У нас у обоих не было отцов в полном понимании этого слова. Мой отец – алкоголик и инфантильный идиот, вечно пьющий, вечно ползающий на четвереньках; с недержанием мочи, и вдобавок ко всему — поклонник группы «The Beatles». Димин же – толстый блядун, бабник, строгающий детей на всевозможных дорогах необъятной нашей Родины. Сейчас у него уже трое детей от первого брака, двое приемных от второго, и на подходе еще один. Не удивлюсь, если и на этом он не остановится. Слишком плодовит.
Эта общность нашей судьбы: нет отца, мы оба красивы, и мы – родственники – сблизила нас окончательно. Не знаю и не могу думать о том, как Дима сейчас без меня. Мне то проще: я старше и, следовательно, сдержаннее в чувствах. Тетя Оля писала, что Дима в первое время после моего отъезда, где-то месяца полтора, не мог заснуть. Ему снились толи кошмары, толи еще что-то. Он просыпался посреди ночи весь в слезах и звал меня. А наутро спрашивал у Юли, когда же я приеду. Единство души – или детская привязанность к старшему: отцу, дяде, наставнику – вот основное, составляющее этого чувства – я так думаю. А может быть любовь? Просто любовь. Бог есть Любовь.
Психиатры всегда любят копаться в человеческой душе: выносить особые непонятные лично для них случаи на всеобщее обсуждение. Ты оказываешься чем-то вроде подопытного кролика, крутящегося на эксперименте в пластиковой коробочке с формалином. Виной тому то, да се – так рассуждают психиатры. У меня есть друг психиатр, но что он знает? Что он понимает в моей запутавшейся душе, в моих чувствах и мыслях, которые сплошной комок нервов? Скорее всего, он выпишет мне направление в психиатрическую больницу или отвезет меня в сауну к самым лучшим проституткам. Но что толку? Мое отношение к людям и миру остается со мной, несмотря ни на что. Кто-то написал: «Я люблю мальчишек, и я счастлив, что люблю их». Ни единой нотки фальши. Вот, правда.
Ванна сделана просто: отопительный котел, который нагревает воду, стоит на кухне. С него горячая вода подается по шлангу в кран, (не забудь во время зажечь газ), ну а газ – газ приходится покупать в баллонах. Сама ванна старенькая, где-то снизу должно быть написано: «Сделано в СССР». Эмаль в царапинах и железная пробка.
Дима был очень удивлен, когда увидел в ванне мыльные пузыри. Я привез с собой шампунь. Семь лет и никогда не видел мыльных пузырей. Даже голову (признался мне после мытья) все время мыл только хозяйственным мылом. Перекатная голь, все съедающая нищета.
— Пузырьки... Как в баночке...
— Какой баночке?
— Когда дуешь в палочку, пузырьки...
— Нравится?
— Да.
Губка впитывает душистое мыло до пены. И вот я намыливаю Димку. Ему приятно: теплая вода с мыльной пеной; он даже покрывается пупырчатыми мурашками от удовольствия (я пустил горячую воду тоненькой струей). У детей очень нежная кожа: мягкая и гладкая. Губка нежно скользит по его телу. Тонкие струйки воды стекают по животу. Маленький смешной мальчик с большими серыми глазами. Боже, как же я его люблю, прости мне мою любовь. Чуть торчащие лопатки, худенькая, точеная фигурка. Стройные ноги, на которых чуть заметный пушок.
— Артем...
— А?
— Ты с нами останешься?
Я молчу. Молчит молчун, нечего сказать молчуну. Я знаю, что в сентябре мне уезжать: потому что работа, потому что много дел и друзей, оставленных по другую сторону границы. Потому что очень много «потому». Но как сказать об этом маленькому мальчику?
— Пока нет. Пока не уезжаю...
— Останься.
— Дима, положи голову...
Я кладу его на спину и намыливаю ему волосы: так, чтобы шампунь не попал в глаза. Он лежит недоверчиво, зажмурившись, и боится, что я отпущу руку. Тихий плеск воды из-под крана, запах шампуня и детского тела. Он такой красивый с закрытыми глазами, весь в мыльной пене, чуть дрожащий от моих прикосновений. В такие моменты сердце бьется очень быстро и в ушах начинает звенеть.
Нам не нужно говорить, чтобы чувствовать друг друга. Это происходит само собой. Может быть, так устроен мир, что есть совместимое что-то. Объединяющее. Объединяющее до такой степени, что человек становится родным. Твоей плотью и кровью. И немыслимо, как же дальше... и стараешься не думать о том, что будет в этом самом «дальше».
— Артем. Ты меня любишь?
Он останавливается и смотрит на меня непонятным взглядом. Я смотрю на него. Он настойчив. Он ждет ответа.
— Люблю – Я пытаюсь ему улыбнуться. В голове тысячи кусочков разлетаются в разные стороны.
— Я тебя тоже. – Он шепчет очень тихо. Мне чуть слышно. Ветер шумит гораздо громче. Куда как громче.
Утром. За окном солнце разрывает лучами тьму. Серый воздух и холодно. Пахнет землей и клубникой. Тетя Оля видимо постирала белье: на черной веревке качается простыня.
Дима лежит на соседней кровати без трусов. Я не пойму, кто снял с него трусы. Наверное, Юля или тетя Оля. Под Димой постелена оранжевая клеенка. Он лежит без трусов на холодной клеенке. Встаю с кровати и беру его на руки. Перетаскиваю в свою постель, под теплое одеяло. Он спит крепко, только чуть изменилось дыхание.
Выхожу на кухню. Тетя Оля принесла парное молоко и пьет чай.
