id="id32">
Выше я уже говорил, что здесь, в Хасанском районе, мне в газете работалось гораздо легче и интереснее, чем в других местах ранее. И не только потому, что к этому времени у меня поднакопился собственный опыт, и кадры газетчиков оказались гораздо более квалифицированные, а отношения с местными властями сложились вполне доброжелательные, причём с некоторыми партийно-советскими руководителями так и вообще товарищеские. А это обстоятельство невольно заставляло и других районных руководителей, в том числе в ранге директоров предприятий, относиться и к газете, и ко мне лично как к её редактору, достаточно уважительно. И всё это вместе взятое способствовало и повышению качества нашей работы и, как следствие, повышению авторитета самой газеты.
Ведущим предприятием в районе и одним из крупнейших в отрасли на всём Дальнем Востоке был Славянский судоремонтный завод. Построенный совсем недавно, он к середине 70-х годов уже имел производственный коллектив в пределах двух тысяч человек, причём это были рабочие и инженерно-технические кадры очень высокой квалификации, собранные практически с лучших судоремонтных заводов всей страны. Разумеется, большинство инженерных и рабочих кадров дал Владивосток, а, вернее, его высшие учебные заведения – Высшее мореходное училище и факультет судостроения ДВПИ, а также судоремонтные заводы города в бухте Золотой Рог. На втором месте были черноморцы – выпускники Одесской мореходки и рабочие-судоремонтники из Николаева и Батуми. Так, главный строитель завода (строитель на судоремонтных заводах – это руководитель всех ремонтных работ на судах) Жан Андреевич Мазница был выпускником мореходки Одессы, а главный инженер завода Геннадий Иванович Карабанов – из мореходки Владивостока. С разных заводов страны пришли такие известные в ту пору бригадиры, как Лакиза, Баландин, Кулеш и многие другие.
Директором завода был в те годы Максимов Михаил Матвеевич, по-моему, тоже выходец из Одессы. Вот с ним-то мне выпала доля в конце 70-х поработать в самом тесном контакте, но об этом я расскажу несколько позже. А вот сблизились мы с ним по сути совсем неожиданно для нас обоих ещё в первой половине 70-х, причём случилось это после небольшого скандала. А дело было так: одна из работниц редакции мне в очередной раз пожаловалась, что на заводской проходной её не пропустили на территорию завода, где она намеревалась собрать материал о передовой бригаде рабочих, сославшись на распоряжение директора. Конечно, я знал, что СРЗ – предприятие режимное в некотором роде, поскольку в нём нередко становятся на ремонт и корабли Тихоокеанского военного флота. Но как и любой редактор газеты я хорошо знал, о чём можно и о чём нельзя писать в газете, так как в моём редакторском сейфе лежал соответствующий документ Крайлита, строго регламентирующий тематическую направленность каждого средства массовой информации края, как и во всех других регионах страны. Об этом чётко знали все журналисты редакции, поэтому какой-либо утечки нежелательной информации не могло быть просто по определению. Кроме того, мы оба с директором завода были членами бюро райкома партии, сидели за столом заседаний в кабинете первого секретаря всегда напротив друг друга, естественно, общались вполне доверительно по конкретным заводским делам, и Михаил Матвеевич всегда охотно делился информацией сам или рекомендовал к кому из заводских руководителей можно обратиться за нужными мне сведениями. А тут вот такое и неоднократно. И вот на очередном заседании бюро, когда все вопросы повестки дня были уже обсуждены, я попросил слова сам. Говорил я коротко, но горячо и страстно, завершив свой скоропалительный спич словами о том, что решение директора завода, на которое ссылаются на заводской проходной, «не пущать» журналистов районки на территорию завода сравнимо с известными объявлениями в общественных местах некоторых штатов Америки, гласящих о том, что «вход разрешается всем, кроме собак и негров». Для Михаила Матвеевича эти дерзкие слова оказались просто ударом под дых: публично, при всех ведущих работниках райкома партии, при всех членах районного партийного бюро, среди которых было несколько других директоров ведущих предприятий района. Его лицо стало малинового цвета, когда он встал с ответным словом, губы его дрожали во время короткой и очень взволнованной речи. Он заявил, что никогда и никому не давал такого распоряжения и непременно разберётся, кто такое мог сказать. Мне показалось, что говорит он вполне искренне, с чувством абсолютно незаслуженной обиды в голосе. И уже пожалел сам, что выдал только что этакую филиппику в его адрес.
Очень мудро и деликатно в этой ситуации на моё, пожалуй, счастье поступил тогдашний первый секретарь райкома партии Владимир Андреевич Мазур: он молча выслушал нашу внеплановую горячую дискуссию и, не сказав даже слова по её поводу, просто легонько хлопнул ладонью по своему столу, будто только что ничего и не случилось, тут же закрыл заседание, пожелав всем присутствующим успешной работы.
Надо отдать должное, после этой стихийной стычки на заседании бюро райкома партии был сразу открыт свободный доступ на территорию завода всем журналистам нашей газеты. Больше того, очень даже скоро и я сам уже понял, что Михаил Матвеевич никакой обиды на меня совсем не затаил – вот такой это был человек, в будущем и не один раз поддерживающий меня в трудные моменты моей жизни. Странно вроде бы, но это именно так. И я к нему до сих пор испытываю самую искреннюю симпатию за это.
После этого тривиального случая прошло буквально всего несколько месяцев, когда мне представилась первая возможность лично убедиться, что между нами чёрная кошка так и не пробежала. Осенью того же года в район приехала делегация приморских писателей во главе с Иваном Ульяновичем Басаргиным, совсем недавно к тому времени вошедшего в фавор у читателей Дальнего Востока. Писателей было всего трое, из них я знал только одного, но и его видел воочию впервые, а узнал лишь по фотографии с титульной странички первой его книжки с повестью «Сказ о Чёрном дьяволе». Этой своей повестью, вышедшей в свет всего за несколько лет до нашей встречи в Славянке, Иван Ульянович довольно основательно встряхнул в Приморье окололитературную общественность, в первую очередь, самобытностью языка и темы повествования, а также некоторой скандальностью с партийными властями края. Дело в том, что Басаргин поднял уж очень даже неординарную по тем временам тему: в своей повести он писал о первых поселенцах-староверах, обосновавшихся в самом сердце горной системы Сихотэ-Алиня на севере края, потомки которых в начале 30-х годов XX столетия подняли там восстание против Советской власти. Ему пытались то намёками, а то и в открытую запретить писать об этом, но Иван Устинович не сдавался и шёл до конца. Больше того, как бы
