тем, как мы собрали вещи и переехали сюда. И почти ничего не помню из написанного, кроме названия.
Я УГАДЫВАЮ СЮЖЕТЫ ПАПИНЫХ ЛЮБИМЫХ ФИЛЬМОВ ПО ЗВУКАМ ЗА СТЕНОЙ
Два пистолета так влюблены, что страстно палят друг в друга весь день напролет.
Кенгуру-рэппер становится свидетелем жестокого убийства своей жены. С тех пор он скитается по земле, разыскивая ее убийц и читая рэп о своем горе.
Ремейк Десяти заповедей, в котором главную роль исполняет АК‑47 в одеждах Моисея. И раздвигает воды Красного моря длинной очередью.
Некоторые ягнята молчат… А некоторые визжат так громко, что преодолевают звуковой барьер.
Кто-то хочет искупать Грязного Гарри, но тот категорически против. И кричит во всю глотку: «НЕ НАДО… МЕНЯ… КУПАТЬ!»
Шерлок Холмс блестяще раскрывает преступления при помощи вылетающих у него изо рта пушечных ядер.
Световой меч придумал новую технику мастурбации, и все мужчины в мире ликуют.
Индиана Джонс листает дневник своего отца и находит там карту клитора. «ОН МОЙ!» – орет Индиана, но вдруг нацисты доберутся до него первыми?
Бог – это полицейский с помощницей-обезьянкой, у которой в помощниках все человечество.
Я изучаю свой почерк. Линии резко устремляются вниз, прямо как раньше наши половицы – к реке. Я всегда думала, что сочинять что-либо лучше на верхнем этаже, потому что крыша заставляет думать о высоком – именно поэтому все гении в истории писали свои творения, сидя на чердаках. Хотя им, возможно, и не помешало бы время от времени выходить на свежий воздух.
«УВИДИМСЯ В АДУ!» – вопит кто-то в папином кино, а затем сквозь стену доносится убийственный всплеск. Я добавляю в список еще один сюжет: «Челюсти возжаждали плоти Иисуса и теперь ни перед чем не остановятся, чтобы вкусить ее», – и захлопываю блокнот.
– Все, мне надо на воздух.
Лето, прямо как наше правительство, объявило режим вечного полудня. Коммендантский час призывает всех выйти из дома. Это год цикад, поэтому, когда я выглядываю на улицу узнать, какая там температура, мне в лицо нестройным роем прилетают зеленые ракеты. Их пронзительное, зазубренное жужжание наполняет небеса звуками каких-то древних технологий. Как будто на меня кричит Ветхий Завет. Я разворачиваюсь на каблуках и возвращаюсь в дом. Когда эта казнь обрушивается на Средний Запад, остается делать лишь одно:
– Тут неподалеку есть где поплавать? – спрашиваю я маму. Она ополаскивает в кухонной раковине дуршлаг, полный черники, да так тщательно, что ее рубашка на груди и на животе насквозь промокла. Согласно ее философии, если плохо мыть чернику – отравишься химикатами, а если отравишься химикатами – то умрешь на двенадцать минут раньше, чем должен был. У нее над головой начинают вырисовываться карты, ведущие к разным базам отдыха.
– Когда-нибудь была в затворниках?
Прошу прощения?
– Как грубо. Совершенно определенно не была. У меня куча друзей и меня любят по всей Америке.
– Нет-нет-нет, – говорит она, теряя контроль над шлангом и разбрызгивая воду по всей кухне. – Я про «Затворников Джонсона». Это государственный парк в паре часов к юго-востоку отсюда.
– Звучит как больница. Какой-то психиатрический заповедный санаторий.
Сверху доносится звук, похожий на страстное сношение двух машин скорой помощи, вслед за которым раздается горячий возглас одобрения моего отца: «ДА-А, ДЕТКА!» Мама смотрит на меня с тихой смешинкой во взгляде и пожимает плечами.
– Ну, может, там тебе помогут!
Что ж, решено. Мы проведем день в «Затворниках» с моей сестрой Кристиной, ее мужем Полом и их шестью детьми: Вольфгангом, Арией, Серафиной, Джон-Полом, Джиджи и Гейбом. Все дети учатся на дому, и в трудные времена они все жили у моих родителей и вповалку спали на двух футонах в цокольном этаже бывшего прихода. А с тех пор, как уехали, стали жутко скучать по моей матери, а также, возможно, по витражному окну с мозаикой в виде охотника, готовящегося выстрелить в оленя, которое занимало почетное место на одной из стен приходского дома.
Некоторые особенности отличают их от остальных. В ходе обычной беседы они иногда переходят на латынь. Сделай такое обычный ребенок, ему бы, наверное, вызвали экзорциста, но в их случае все наоборот. Мальчики носят брюки цвета хаки, такие же, как те, в которых мои братья ходили в школу. А девочки по воскресеньям надевают длинные юбки и вуали. Это трудно сопоставить с коротенькими шортами в ромашковых узорах, которые сама Кристина носила в подростковом возрасте или футболкой, которую она однажды тайком привезла домой из торгового центра, на которой спереди были напечатаны слова «Пожалуйста, отсоси мне», а сзади – «Поцелуй». Я все еще не могу уловить скрытый смысл этого послания. Девчонкам тоже можно отсасывать или это была мужская футболка? Ответ на этот вопрос мы получили, когда матушка нашла ее скомканой в корзине для белья и разрезала на сотню маленьких кусков.
Дети называют моего отца «Большой и Страшный». Не «деда» и не «дедуля». Но ему это идет. Когда он заходит в комнату, они обращаются на него свои бледные торжественно-серьезные мордашки, а он замирает на секунду, а затем скалится, как огромный лохматый волк. Сдавленное хихиканье проносится между ними, стремительное, как щелчок кнута. Они не смеются, пока папа не подаст им такой вот сигнал. Когда во главе вашей семье стоит священник, трудно понять, где заканчивается церковь. Когда они выполняют этот маленький ритуал, мне почти хочется отвернуться, и я снова думаю о том, какое это удивительное внетелесное переживание – наблюдать за чьим-то религиозным детством со стороны, когда раньше сам был в самом его эпицентре. Через пять минут – я засекаю – он снова уходит наверх. Ему нравится, когда в доме внуки, но пять минут в их компании – это его предел.
* * *
Одним субботним утром наш караван во главе с мамой едет по дороге. Шоссе бежит мимо аккуратно причесанных пейзажей, но спустя какое-то время растительность разрастается буйной копной, и мы оказываемся вне досягаемости всех мобильных и интернет-сервисов. Здесь нет заправок, дома превращаются в модули, а затем в трейлеры, ужимаются все сильнее и сильнее, а расстояние между ними становится все больше. Когда мы проезжаем мимо, нам удается заглянуть во дворы – в каждом лежат груды ржавых деталей, странного, чужеродного происхождения, похожих на обломки демонтированных машин времени. В какой-то момент мы проезжаем небольшую грунтовую тропинку под названием Декантри-роуд.
– Ты видишь рэп-фургон? – спрашивает мама, вглядываясь в зеркало заднего вида. Моя сестра и ее семья должны быть где-то поблизости, но
