Занявшись племянником, Бетховен взвалил себе на плечи тяжкий крест. Его жажда отцовства, как и затеи с браком, по сути своей, чистой воды фантазерство и довольно понятная патология: он сам старательно создает катастрофические обстоятельства, обвиняет во всем суровую реальность, чтобы найти прибежище у единственной стоящей истины — музыки. Он полностью уверен, что через своего племянника переписал историю семьи. Он «спас» Карла, вырвав его из когтей матери-мегеры, теперь он «настоящий, природный отец сына своего покойного брата». В Иоганне, которая конечно же не была чудовищем, порожденным его больным воображением (да, женщина со странностями, но не лишенная обаяния, темпераментная и наделенная здравым смыслом), Бетховен видел женщину — зловредную, одновременно ведьму и объект разврата, возможно, потому, что, как Онан, противился желанию, которое она ему внушала. Ибо подобное упорство подозрительно, наводит на мысли о фамильных неврозах. Уж не взбрело ли в голову «природному отцу» (!!!), что он оплодотворил мать? Шутники, «состряпавшие» довольно посредственный фильм «Бессмертная возлюбленная» (Бетховену никогда не везло с кинематографистами), даже вытащили на свет Иоганну, чтобы превратить ее в таинственную незнакомку, что уж совсем ни в какие ворота не лезет. Другие, поосмотрительнее, исходя из положения о том, что ненависть — любовная досада, приписывают Бетховену любовь или влечение к его невестке. Как бы то ни было, его поведение все эти годы было по меньшей мере странным. В первое время он не разрывал отношений. Даже встречался с Иоганной, вместе с Карлом, всегда в присутствии постороннего. Им удалось прийти к финансовому соглашению: Иоганна согласилась перечислять половину своей вдовьей пенсии на образование Карла, значит, не такой уж плохой матерью она была… Но в 1817 году Бетховен вновь на нее взъярился: она передала какие-то его слова дель Рио, и он счел себя преданным. На следующий год, после мнимого примирения, он снова вспылил, потому что Карл тайком встречался с матерью. Чувство того, что его предали, острый приступ паранойи — его всерьез начинают принимать за сумасшедшего, и это можно понять. Так что нет ничего противоестественного в решении Иоганны, которая в 1818 году подала в суд, чтобы вернуть сына себе.
Но был ли Бетховен «хорошим отцом» своему племяннику? Сомнительно. Он непоследовательный, неистовый, несдержанный. Он советует Джаннаттасио дель Рио бить мальчика, если нужно, потому что «при жизни отца он привык слушаться, только когда его били». Дали себя знать детство и грубость Иоганна, его собственного отца. От ругательств он переходит к чрезмерной любви. Даже думает отправить Карла в другой город, где «он больше не увидит и не услышит ничего о своей скотской матери». Позднее, в бреду, он даже вообразил себе кровосмесительную связь между Карлом и Иоганной. Он извращенно играл на чувстве вины: «И если ты провинишься передо мной, ты не можешь быть хорошим человеком, как если бы ты восстал против отца».
Фанни дель Рио в него влюблена, но он на нее и не смотрит, прозвал ее «госпожой аббатисой», что сильно ее обижает. Летом 1816 года Бетховен пригласил семейство дель Рио в Баден; отец Фанни посоветовал Людвигу жениться на нежной, любящей и верной женщине — намек понятен. Он отклонил предложение, сказав, что уже пять лет безнадежно любит одну женщину. О ней ли он думал, когда писал вокальный цикл «К далекой возлюбленной» на стихи А. Ейтелеса? В этом лиричном, интимном произведении столько личного, что он даже не намекнул на него своим друзьям дель Рио за всё время, пока над ним работал: в стихах говорится о боли разлуки, о жажде встречи, об уверенности, что одно лишь искусство способно соединить любящих. Он посвятил этот цикл князю Лобковицу, который потерял жену и не мог утешиться.
Хотя он почти не сочиняет, он не сидит сложа руки. Он всё еще думает о поездке в Англию, где Гайдн имел большой успех, но перипетии с Карлом в очередной раз помешают этим планам. Он также намеревался выпустить полное собрание своих сочинений с издателем Штейнером — пора подводить итоги. Очень жаль, что и этот план не осуществился: Бетховен воспринимал свое творчество как живой организм, единое целое, к которому нужен глобальный эстетический подход, как Бальзак свою «Человеческую комедию».
На самом деле он в полном смятении. Больной, ослабевший, не способный в полной мере быть «отцом» и справляться с повседневными бытовыми проблемами, он призвал на помощь Нанетту Штрейхер, которую знал с семнадцатилетнего возраста: она дочь фортепианного мастера из Аугсбурга Иоганна Андреаса Штейна{47}, сама пианистка и композитор, продолжившая вместе с мужем дело своего отца. Еще одна добрая фея стала вместо матери для человека, так хотевшего быть отцом. Она откликнулась на его зов и тотчас примчалась. И вовремя. Она твердой рукой повела хозяйство Бетховена, выправив «дрейфующий корабль»: приструнила челядь и, возможно, привела в порядок счета, так как композитор явно был не в ладах с реальной жизнью и тратил слишком много. Карл обходился ему очень дорого, и в домашних делах он гением не был: он умел только сочинять шедевры.
Бетховен поделился с Нанеттой Штрейхер своими опасениями: кругом враги, прислуга в сговоре с Иоганной (которая переодевается мужчиной, чтобы навещать своего сына в пансионе), его обкрадывают. И еще сплетничают, распуская слухи о связи между Людвигом и Нанеттой. Эти отношения — прочные, единственные в своем роде — почти полностью прекратились в начале лета 1818 года под давлением со стороны общества и грязных пересудов.
В начале года он забрал Карла из заведения дель Рио к себе домой. «Что значит институт по сравнению с участливой заботой отца к своему сыну?» — писал он графине Эрдёди. И вот он взял все заботы по воспитанию на себя. Порой он умиляется прелестям семейной жизни, а в другие моменты мечтает услать Карла подальше из Вены. «Хороших отцов не бывает — таков закон, — писал Сартр в „Словах“. — Мужчины тут ни при чем — прогнили узы отцовства. Сделать ребенка — к вашим услугам; иметь детей — за какие грехи?»[15]
В сентябре 1818 года всё пошло прахом. Иоганна обратилась в Ландрехт (земский суд), чтобы лишить Бетховена опекунства над Карлом. Начался отвратительный судебный марафон, Людвиг и Иоганна втаптывали друг друга в грязь. Сначала суд отказал матери в иске. В декабре Карл сбежал к ней. Полиция пришла за ним и заключила в Институт Джаннаттасио. Дело улаживали в суде. Адвокат Иоганны ловко сыпал аргументами: глухота дяди, его странности и причуды, беспорядочная жизнь, тот факт, что он препятствует общению Карла с матерью, дурное обращение… Карл давал свидетельские показания: вопреки воле своей матери он не пожелал вернуться к дяде, который его колотит. Представ, в свою очередь, перед судом, взволнованный Бетховен вяло — и неловко — защищался. Даже выдвинул такой безумный аргумент: он намерен поместить Карла в Терезианскую академию, предназначенную только для дворянства. Дворянин ли он? Конечно, ведь перед его именем стоит дворянская частица (в Голландии — обычное дело). В общем, он оказался неспособен подтвердить свое дворянство; дело об опеке передали в гражданский суд «для обычных граждан».
