Штаб Соединения с его отделами не вернулся с восточной стороны реки Горынь. Наш отряд должен был сохранять боеспособность и действовать самостоятельно. Мы вынуждены были проявлять строгость и беспощадность по отношению к своим врагам, а также по отношению к тем, кого подозревали в том, что они состоят в связи с бандеровцами или с немцами. Нами руководило чувство мести, и в такое неспокойное время не могло пройти бесследно и малейшее подозрение.
Из решительных мер в отношении подозреваемых главным образом применялся расстрел. Иногда расстрел применялся даже без учета обстоятельств, которые могли смягчить или даже оправдать подозреваемого. Делалось это быстро и решительно, иногда непродуманно. Поэтому впоследствии было о чем сожалеть.
В деревне Устрово, недалеко от реки Стырь, партизаны нашего отряда натолкнулись на советского полковника, бежавшего из немецкого плена. Он находился у вдовы и помогал ей в хозяйстве. Приходившие в деревню немцы не обращали на него внимания, и возможно, что никто из сельских не доносил немцам о полковнике. Случаев, когда бежавшие из плена советские солдаты и офицеры устраивались так в деревнях и рассчитывали таким путем в тиши пережить войну, было много. Так думал и этот полковник, устроившись в полесском селе Устрово. Партизаны предложили полковнику оставить деревню и пойти с ними в лес. Он ответил, что «время для партизанской деятельности еще не созрело», а потому он отказывается оставить эту деревню. Партизаны его арестовали и под конвоем доставили в лес. Штаб рассмотрел этот вопрос и вынес решение — расстрелять. В таких случаях мнения командира Мисюры, начальника штаба Ермоленко и комиссара Плужникова были решающими. Когда я узнал об этом жестоком приговоре, я попытался убедить командование в том, что бывают необдуманные, ошибочные высказывания и поэтому не следовало бы приговаривать полковника к смертной казни. Я разговаривал с полковником, и он признал, что не должен был этого говорить и что готов служить партизанскому делу и воевать против немцев. Его слова я передал штабу, но командование штаба было непреклонно и отказалось отменить приговор. Через несколько часов полковника вывели в кусты и там расстреляли. Помню, как он сидел со мною у радиоприемника и просил, чтобы я настроил его на Москву. Он сказал: «Хочу хотя бы перед смертью услышать голос московской радиостанции!»
До сих пор запомнил я жестокость штаба, расстрелявшего человека за несколько слов. Этот полковник Красной Армии мог принести много пользы нашему партизанскому отряду, так нуждавшемуся в подготовленных военных специалистах.
В это время на советско-германском фронте не было существенных перемен. Немцы распространяли листовки и писали в своих газетах, что готовят наступление против Советов и что полностью разгромят Красную Армию, как они разгромили в 1942 году под Харьковом советские дивизии, которыми командовал маршал Тимошенко[63]. Немецкая пропаганда внесла растерянность в настроение сельчан, а бандеровцы использовали эту пропаганду, чтобы натравить крестьян против нас. Ряды бандеровцев росли, а наше положение ухудшалось.
Мы стали усиливать нашу пропагандистскую работу. Наряду с боевыми операциями мы вели борьбу словом — устным и печатным. Занимая село, мы созывали население на митинги, разъясняли им антифашистский характер нашего движения, рассказывали о положении на фронтах. Мы подчеркивали, что в случае победы немцы приступили бы к истреблению других народов так же, как они это сделали с евреями. Мы распространяли сводки Совинформбюро и другие пропагандистские материалы, печатая их на пишущей машинке, так как типографии у нас не было.
Пропагандистская работа была возложена на меня. Кроме подготовки листовок, сообщений Совинформбюро и радиостанций союзников, я должен был делать доклады перед крестьянами и партизанами. Доклады эти выслушивались с большим интересом. Крестьяне и партизаны жаждали услышать свежее сообщение о положении на фронтах или о том, что происходит в мире.
Единственным источником, откуда я мог черпать новости, был радиоприемник. Московская радиостанция передавала последние новости ночью. Отряд создавал мне максимально благоприятные условия для приема сообщений. Раскладывали возле радиоприемника костер, и при его свете я записывал радиопередачи.
Пропагандистско-разъяснительную работу мы проводили регулярно и даже тогда, когда происходили боевые действия. В качестве примера приведу такой факт.
Мы решили развернуть диверсионную работу в окрестностях Пинска. Немцы занимали удобную позицию в местечке Лемешевичи, в нескольких километрах от Пинска. Они соорудили там доты и опорные пункты. Полиция также была многочисленна, и полицейский участок сильно охранялся. Громить гарнизон местечка Лемешевичи отряд наш отправился в полном составе. После тяжелого боя партизаны захватили полицейский участок. Несколько полицаев попало в наши руки. Особый героизм в этом бою проявил еврейский партизан Шпинь. Он подполз к доту, бросил туда гранату, и взрывом было уничтожено много полицаев. Немцы укрылись в дотах и оттуда не выходили. Радиограммой они вызвали из Пинска подкрепление. Но партизаны своевременно отошли, успев взорвать за собою мост через Пину. Немцы открыли сильную стрельбу, но никто из нас не пострадал. Наш отряд отошел к деревне Конюхи. Несмотря на преследование и немецкий обстрел деревни, мы собрали здесь сход, на котором присутствовало человек двести, и после моего доклада о задачах партизанского движения в борьбе с фашизмом в наш отряд записались молодые крестьяне, и все село оказало нам необходимую помощь.
Так мы действовали во всех деревнях.
В один воскресный день мы провели четыре схода в разных селах. В селе Жолкино мы провели сход в десять часов утра. Собралось около 600 крестьян во главе с сельским учителем и священником. Митинг состоялся во дворе церкви под открытым небом. Вступительное слово произнес начальник штаба Ермоленко. Мой двухчасовой доклад был выслушан с большим вниманием.
После этого доклада я отправился с группой партизан в двенадцать человек в ближайшие к Жолкино деревни. В этих деревнях партизаны еще не бывали. Немцы часто сюда заявлялись, чтобы брать поставки, и следили за тем, чтобы партизаны в эти деревни не проникали.
В час дня мы прибыли в деревню Нечатово. Немцев в деревне не было. Они предпочитали воскресный день провести со своими камрадами в Пинске. Мы наскоро созвали сход, на котором присутствовало около 400 человек.
Из Нечатова мы отправились в деревню Устрово и провели митинг.
