На меня это описание произвело тем более сильное впечатление, что в 1966 году мы с Троицким без особых приключений пересекли этот ледник. Со времен описания Чернышева ледник отступил на несколько километров только в прифронтальной части. Представляя направленность природного процесса, мы нисколько не сомневались в достоверности описанного Чернышевым. И все же разница между тем, что видел Чернышев, и тем, что мы наблюдали спустя почти семьдесят лет, была слишком разительной.
Жаль, что русские исследователи не обратили внимания на такое явление, как кинематическая волна — своеобразное «вспучение» (по терминологии крупнейшего русского геолога прошлого столетия И. В. Мушкетова). Именно Мушкетов первым среди исследователей отметил специфику этого «вспучения»: скорость продвижения кинематической волны вниз по леднику значительно (порой многократно) превышает скорость движения льда в самом леднике. Высота волны настолько велика, что отчетливо проявляется при сравнении карт, снятых на Шпицбергене в различные годы, хотя в целом сведений об изменении поверхности ледников здесь недостаточно.
После работ 1965—1967 годов выяснилось, что примерно из шестисот случаев изменения положения концов ледников на главном острове архипелага пятьдесят пять приходятся на наступания, в результате которых площадь оледенения архипелага возросла (это при общем отступании!) на четыреста четырнадцать квадратных километров. Из этого числа сорок случаев (с приращением площади на четыреста восемь квадратных километров) приходится на подвижки. Таким образом, появились основания предполагать, что при росте оледенения подвижкам в определенных условиях принадлежит самая важная роль.
Разумеется, мне удалось выявить лишь часть подвижек, так что я не смог тогда с полной достоверностью оценить их роль в развитии оледенения на архипелаге в целом.
При расчетах эти ледники я просто не учитывал, поскольку корифеи единодушно считают их нетипичными. Что учитывать, если на Северо-Восточной Земле, кроме подвижки Бросвеля, нам неизвестно ничего — ни изменение края покрова, ни снижение поверхности. Как быть, если сокращение площади обычных ледников на Западном Шпицбергене с начала века близко к восьмистам квадратных километров, в то время как одна только подвижка ледника Негри в 1936—1938 годах сопровождалась продвижением фронта на двенадцать километров, а при протяженности фронта порядка тридцати километров нетрудно представить и изменение площади. Об этой подвижке мы знаем, а карт этого района у нас тоже нет. Так или иначе, но к 1974 году можно было формировать и собственный взгляд на проблему и понять позицию иностранных ученых.
Наши зарубежные коллеги сделали определенные шаги в том же направлении, однако, судя по публикации в «Канадском журнале наук о Земле» за 1969 год (этот год я провел в Антарктиде), пока ничего серьезного не достигли. Например, опубликованное У. Листолем — это, скорее, перечень подвижек, в большинстве случаев нам известных. Правда, Вальтер Шютт высказал интересную мысль о природе подвижек, которая для Шпицбергена может оказаться весьма перспективной. Он связал их природу с разнообразием местных условий, частой сменой типа питания и термических условий — со всем тем, что мы сами наблюдали на ледоразделе ледников Фритьоф — Гренфьорд. По его мнению, подвижный динамичный «теплый» лед из области питания периодически взламывает холодную промороженную малоподвижную периферию, которая, таким образом, играет роль своеобразной подпруды с определенными граничными прочностными характеристиками. Понятны и истоки этой идеи: во-первых, Шютт зимовал в 1957—1959 годах на Северо-Восточной Земле, где выполнил интересные наблюдения; во-вторых, он в полной мере оценил достижения нашей Новоземельской экспедиции в изучении изменений типа питания на ледниковом щите.
Для нашей Шпицбергенской экспедиции целесообразно, пожалуй, думать и работать по двум направлениям.
Первое — изучать подвижки желательно на фоне средних характеристик развития оледенения вообще. Такого подхода еще никто не предлагал и не придерживался. Второе направление определяется тем обстоятельством, что по каким-то особым, пока непонятным, причинам именно на Шпицбергене сосредоточено наибольшее количество пульсирующих ледников, по крайней мере в арктическом регионе. Отсюда задача — понять и объяснить это обстоятельство.
К 1974 году мы располагали уже количественными оценками изменений размеров для двадцати трех пульсирующих ледников, причем для трех из них был установлен период подвижек (кстати говоря, относительно Новой Земли к 1974 году гляциологи имели сведения о подвижках только для одиннадцати ледников, причем с более чем скромным размахом подвижек).
Словом, все было за то, чтобы попытаться оценить роль подвижек в общей эволюции оледенения на его современном этапе развития. Такого не делалось ни в одном ледниковом районе и не могло быть сделано, потому что не было прежде всего фоновых оценок ни в нашей стране, ни за рубежом. Правда, для отдельных районов Кавказа В. Д. Панов в принципе такие оценки получил, но одновременно выявилось, что подвижки ледников там можно было пересчитать по пальцам, и, значит, статистика не получается.
Стоило также подумать о прогнозных признаках. Помню, как я путался с подвижками в начале работы, потому что они никак не увязывались со средними показателями или настолько меняли их, что пульсирующие ледники (так называют ледники с периодическими подвижками) приходилось просто выбрасывать из расчетов. Однако этот недостаток мог оказаться одновременно и достоинством, неким прогнозным признаком для выявления таких ледников, если бы он получил количественное выражение. Определенно стоило этим заниматься.
В полевые сезоны 1974 и 1975 годов я мог изучать проблему ледниковых подвижек только урывками. И все же кое-что удалось сделать. Сезон 1974 года позволил познакомиться с несколькими интересными случаями. Первая встреча — знакомый ледник с подвижками по восточному борту долины Линдстрем, который за прошедшие семь лет изменился на удивление мало. Немного понизился, «залечены» радиальные трещины, чуть увеличился плащ морен, меньше трещин. И это все. Да, арктические «пульсары» по сравнению с их собратьями в горах средних широт не очень спешат вернуться в исходное положение, изменяются после подвижки очень медленно.
Следующая встреча — с ледником Гесса, находившимся в самом разгаре подвижки. Этот ледник (такой же небольшой горно-долинный, как и его собрат в долине Линдстрем), с «птичьего полета» выглядел впечатляюще: сплошные рваные трещины, вздувшийся конец в развалах глыб вплотную подошел к морене, резко выделяется полоса взломанного черного льда в краевой части. Знакомая картина. Все это я уже наблюдал во время подвижки ледника Медвежий на Памире в мае 1973 года. К счастью, здесь не может возникнуть сель — до моря подать рукой, а главное, на прибрежной равнине ледник не может создать подпруду. Ледник продвинулся метров на восемьсот и подошел к границе наибольшего продвижения в 1890 году. Похоже, что кинематические волны на его поверхности не иссякли и, следовательно, перемещение массы льда от верховий к концевой части не завершилось. На соседнем леднике Финстервальдера У. Листоль проводит регулярные фототеодолитные съемки и, наверное, зафиксирует и эту подвижку. Есть надежда получить здесь детальные количественные характеристики.
