(…О Дружба! Твое сокровище для меня ценнее, / Чем все великолепные радости Земли; / С тобой я смеюсь в счастье / И с тобой я плачу в горе…)
О Elskov! Du fylder mit Bryst
Med de hoiere Himmelens Glæder.
Med dig er min Smerte mig Lyst,
Og med dig i min Vellyst jeg græder…
(…О Любовь! Ты наполняешь мою грудь / Высшими радостями Неба, / С тобой мое страдание становится моим наслаждением, / И с тобой я плачу в моем блаженстве…) — пишет датский знакомый «русского путешественника», ровесник Карамзина и младший современник Фонвизина Баггесен.
Фонвизин же, как следует из одного из его первых петербургских писем сестре, имел чувствительное и нуждающееся в любви или дружбе сердце, однако добросердечный герой его комедии от подобных рассуждений воздерживается и, касаясь темы amitié amoureuse, предпочитает не углубляться в детали. Знаменитого русского комедиографа интересуют несколько иные, нежели сентиментального поэта, проблемы: воспитание и образование молодого дворянина, долг благородного сословия перед отечеством и его прописанные специальным указом вольности, правильная организация семьи и женские добродетели, «истинная слава» государя и разумное социальное устройство, искоренение варварства, беззакония и несправедливости.
Исследователи творчества Фонвизина отмечали, что хорошо знакомый с обстоятельствами жизни автора «Недоросля» Стародум сообщает зрителям обо всех нанесенных его «творцу» обидах и виденных им несправедливостях: медленном продвижении по службе честного и стремительном возвышении случайного человека, преимуществах детей знатных и богатых вельмож перед отпрысками бедных и честных родителей, отталкивающем любого добропорядочного человека придворном укладе. Некоторые же критические соображения, изложенные Стародумом, по всей видимости, формировались во время зарубежного вояжа Фонвизина и имели отношение не только к российской жизни. Заявления «друга честных людей», будто бы без души «просвещеннейшая умница жалкая тварь» и что «с великим просвещением можно быть великому скареду», повторяют фонвизинскую оценку французских философов, про которых, как замечено в последнем парижском письме Фонвизина Петру Панину, «можно по справедливости сказать, что весьма мало из них соединили свои знания с поведением». Несомненно, посмотревший Европу и хорошо знакомый с отечественными реалиями секретарь Никиты Панина, статский советник и витебский помещик Денис Иванович Фонвизин в своей комедии затрагивает проблемы, известные ему не понаслышке.
На своем веку без малого сорокалетний Фонвизин видел «людей почтенных» и «людей случайных», бедняков, имеющих душу и сердце, и «молодцев в золотых кафтанах да с свинцовой головой», неоднократно наблюдал творящееся вокруг «неправосудие», имел случай познакомиться с самыми разными «корыстолюбцами», «себялюбцами» и невежественными «старинными людьми». Устами мудрого и добродетельного Стародума он призывает почитать в людях достоинства души и сердца, презирать чины и бежать от соблазнов придворной жизни. И все-таки позиция автора самой известной русской комедии XVIII века до конца не ясна и уже несколько столетий вызывает непрекращающиеся споры. Не случайно исследователи творчества Фонвизина, предлагая собственную интерпретацию идейного содержания «Недоросля», сопровождают свои рассуждения ссылками на труды авторов, высказывавших диаметрально противоположную точку зрения («другого мнения придерживается, прежде всего, Гуковский», «другую интерпретацию см.» в книге Ч. Мозера «Denis Fonvizin» — говорится в одном из разделов книги И. Клейна «Пути культурного импорта: Труды по русской литературе XVIII века»), или предваряют их кратким пересказом работ предшественников и оппонентов (Луи Леже видит в комедии Фонвизина «безжалостную сатиру на невежество…», «дидактический аспект фонвизинского театра подчеркивает также Ф. де Лабриоль», «Макогоненко делает акцент на „пагубных последствиях рабства для России“», но «на самом деле Фонвизина в „Недоросле“ волнует всего один вопрос: роль русского дворянства в судьбах нации», — завершает свой обзор автор первой французской биографии «Денис Фонвизин: Россия эпохи Просвещения» А. Стричек).
Было бы естественным, если ближайший помощник главного екатерининского фрондера Никиты Панина, человек, имеющий с ним, по замечанию Клостермана, «одно сердце и одну душу», начнет перечислять пороки нынешнего царствования. И действительно, из «Недоросля» отечественный читатель мог узнать, что лишь в Сибири возможно «достать деньги, не променивая их на совесть», что «исцелить» безнадежно больной императорский двор нет никакой надежды, что высочайшие указы приобретают смысл лишь в том случае, если их исполнение поручено честным и неподкупным Правдиным, а не многочисленным ворам и взяточникам, и что при сравнении эпох Петра I и Екатерины II идеальное время Петра Великого выглядит предпочтительнее. Если, по словам Стародума, «в тогдашнем веке придворные были воины, да воины не были придворные», то теперь, по собственному наблюдению юной Софьи, люди «завидуют тому, кто у двора ищет и значит»; тогда «всякий не считал себя за многих, зато нонче многие не стоют одного», — сравнивает две эпохи ее разумный и многое повидавший дядюшка. Но можно ли с уверенностью утверждать, что в своей комедии Фонвизин противопоставляет горячо любимое им петровское время только лишь «веку нынешнему», а «век нынешний» — не какому-либо другому «веку минувшему», каковых между временами Екатерины II и Петра I было множество?
Из текста комедии следует, что с несправедливостью Стародум впервые столкнулся тогда, когда по велению долга отправился на войну, а его приятель, молодой граф, «сын случайного отца», остался дома и, в отличие от исполнившего свой долг и страдающего от ран героя, был «неправосудно» «произведен чином». Перед зрителями Стародум предстает почтенным шестидесятилетним старцем, и, стало быть, в его поучительном рассказе речь идет о войне, которую Россия вела до вступления на престол Екатерины II. Можно предположить, что вскоре после «восшествия в военную службу» пылкий юноша отправился на русско-шведскую войну 1741–1743 годов (для участия в Русско-турецкой войне 1735–1739 годов Стародум кажется слишком молодым, подсчеты крайне ненадежны, но к моменту ее начала ему должно было исполниться не более пятнадцати лет, в то время как про бессовестного графа Стародум говорит, что тот «был по службе меня моложе», — для участия же в Семилетней войне, пожалуй, слишком взрослым, явно далеко за 30), и в таком случае его придворная карьера началась и сразу же завершилась в эпоху правления Елизаветы Петровны. Хотя трудно сказать, углублялся ли Фонвизин в подобные расчеты, связывал ли факты биографии своего героя с конкретными событиями русской истории? Если «приятный» рассказ Бригадира, начавшего военную службу существенно раньше Стародума, о том, «как мы турков наповал положили, как я не жалел басурманской крови», позволяет судить о его боевой биографии и посвящен событиям той самой Русско-турецкой войны 1735–1739 годов, то Стародум не называет ни имен полководцев, ни дат или мест сражений, в которых он принимал участие. Можно предположить, что в «Недоросле» Фонвизин имеет в виду не конкретную, а самую общую ситуацию, любую войну после Северной и любой русский двор после Петра.
