Это был заслуженный артист республики Николай Сергеевич Столяров, наш учитель. Я никак не ожидал встретить его именно здесь.
- Здравствуйте, Николай Сергеевич! - сказал я, подбежав к нему.
Он чуть прищурился, не сразу узнавая меня.
- Дима! Батюшки, вот так встреча! - Столяров поспешно встал, и мы обнялись.
- Как вы сюда попали? - спросил я. - Куда вас направляют?
- То есть как куда? В бой. Разве мы могли отстать, Дима? В моем отделении все люди достойные и уважаемые. - Глаза Столярова, сузившись, сверкнули прежним веселым озорством. - Вот этот отважный воин, что с гранатами у пояса, - кандидат биологических наук Лукашов Петр Степанович. Столяров театральным жестом указал на человека в ботинках и обмотках на худых икрах; кандидат сидел на пенечке, вздернув ввысь острые колени, и читал сложенную вчетверо газету, поднеся ее к самым очкам. - Рядом с ним преподаватель истории кино в Институте кинематографии товарищ Казанский. А тот, что чинит сапог своему другу, - заведующий мастерской по ремонту обуви. Есть у нас начальник главка, профессор есть, мастер пекарни и даже циркач, жонглер... И так во всем батальоне... - Николай Сергеевич чуть наклонился ко мне и проговорил, как по секрету: - Мы их, фашистов, обожди как расхлещем!
Я взглянул вдоль дороги. Бойцы нашего батальона перемешались с ополченцами, обращались к ним почтительно: "папаша" или "дорогой товарищ". Курили, закусывали...
Я был убежден, что эти большой духовной ценности люди пошли в бой честно, по приказу сердца, с единственной и великой целью - умереть, но не пропустить врага в Москву. Но сумеют ли они это сделать?
- Месяц назад встретил Сергея Петровича Дубровина, - проговорил Столяров. - Он рассказал мне про тебя и про Нину...
- Она со мной, - сказал я. - Мы ведь поженились.
- Знаю. Так и должно было случиться. Хотел бы я на нее взглянуть!..
- Она тоже будет рада повидать вас... Чертыханов! - позвал я. Прокофий вынырнул из-за дерева. - Сходи за Ниной.
Но в это время по всей колонне понеслось зычно и пронзительно: "Воздух! Воздух!"
- Рассредоточиться! - крикнул я. Команда полетела от взвода к взводу.
Самолеты шли звеньями, низко, не спеша, с распластанными огромными крыльями. Грозный и мощный их рев, подобно водопаду, ниспадающему с кручи, придавливал к земле. Не стреляя, не бомбя, они, казалось, направлялись к дальним целям. Через минуту я догадался, что самолеты транспортные. Из раскрытых люков стали один за другим выпрыгивать люди с большими тюками за плечами. Они выпрыгивали из всех машин одновременно. Через секунду после прыжка тюки за их спинами как бы лопались, из них, подобно пламени, вырывалась белая струя; она расширялась, образуя сверкающий, как облако, купол.
- Парашютисты! - опять понеслось по лесу. - Парашютисты!
Я послал связных в роты с приказом: "Уничтожить парашютный десант противника, расстреливая его в воздухе. При приземлении не давать сосредоточиваться..."
Выступив из-под навеса еловых ветвей, я увидел, как на меня падал парашютист: опускаясь, он палил из автомата. Я вскинул свой автомат и выстрелил. Немец, оборвав пальбу, повис на стропах и вскоре рухнул к нашим ногам, как мешок; парашют, колыхаясь, накрыл его, точно саван.
По всему лесу трещали выстрелы, глухо лопались гранаты, слышались предсмертные крики. При каждом таком вскрике у меня щемило сердце, мне чудилось, что это кричит Нина, просит моей помощи и защиты, хотя я знал, что Нина отсюда далеко...
Столяров был бледен от волнения, прислушивался к бою, сжимая в руках гранату. У ополченцев это была первая встреча с врагом.
Парашютистов расстреливали и в воздухе, и при приземлении. Но самолеты подвозили и выбрасывали их вновь и вновь. Над вершинами деревьев дрожали, надутые воздухом, парашюты и, опускаясь, тонули в темной лесной чаще.
Один десантник зацепился стропами за вершину сосны. Он попытался освободить себя от пояса и спрыгнуть на землю. Но, увидев Чертыханова, принялся строчить из автомата, пока не кончились патроны. Затем он швырнул вниз гранату, за ней другую. Гранат больше, видимо, не было.
- Все! - сказал Чертыханов и подошел к сосне смело и неторопливо. Я подошел тоже.
Немец висел, чуть покачиваясь на стропах, молодой парень в короткой парусиновой куртке, в каске, в ботинках с грубыми подошвами, прочно прибитыми гвоздями; на черной подошве гвозди выделялись отчетливо, крепкие и высветленные. "О нашу землю отточил!" - подумал я про эти гвозди.
Десант был выброшен меньше чем за десять минут. Кругом по лесу, приглушенная ветвями деревьев, слышалась перестрелка. Рвались гранаты. Руководить боем в такой обстановке не было никакой возможности: каждый боец действовал по своему усмотрению.
Человек шесть немцев - им удалось сгруппироваться, - опасливо оглядываясь, двигались в нашу сторону веером. Разрывные пули, впиваясь в стволы, щелкали, как удары бичей. Стреляли они редко: экономили патроны.
Я сказал Чертыханову:
- Возьми трех бойцов. Зайдите им в тыл...
- Не давайте им подняться, - попросил Прокофий. Он толкнул в бок одного бойца, второго, молча приглашая их за собой, и поспешно отполз в сторону, в кусты.
Мы огнем прижимали немцев к земле. Они так и не поднялись...
Я обернулся назад, услышав бешеную стрельбу и треск разрывных пуль. Один из парашютистов, стреляя, приземлился прямо на дорогу. К нему трусили, спотыкаясь, ополченцы: Столяров, Лукашов, Казанский. Я приподнялся и крикнул им:
- Стойте! Стойте! - Но они не услышали моего голоса, им, должно быть, хотелось взять немца живым.
Десантник, приземляясь, упал на бок, парашют, надутый ветром, протащил его метра два и свернулся белой тряпкой. Немец вскочил на колени и выстрелил в подбегавших к нему ополченцев. Лукашова косо качнуло в сторону неверно переставляя длинные и худые, в обмотках, ноги, он сделал несколько шагов и ткнулся очками в пенек. Столяров как будто налетел с ходу грудью на какое-то препятствие и, всплеснув руками, опрокинулся навзничь. Казанский кинулся за ствол старого дуба, торопливо вынул из-за пазухи телогрейки бутылку с зажигательной смесью.
Немец, отстегнув себя от парашюта, ошалело стрелял из автомата во все стороны наугад. Затем он прыгнул к тому же дубу, за которым стоял Казанский, прижался спиной к стволу, поспешно перезарядил автомат и стал стрелять через дорогу в лес короткими очередями.
Казанский протянул руку из-за ствола и, подпрыгнув, ловко шлепнул бутылкой по железной каске немца. Жидкость воспламенилась мгновенно. Парашютист, охваченный огнем с головы до ног, закричал дико и страшно и побежал, ничего не видя, в лес, упал, вскочил и опять побежал, все время пронзительно вопя, пока кто-то из бойцов не добил его.
