Когда мы узнали об этом, искренне недоумевали: до сих пор обвиняли людей, бегущих с фронта, а тут получилось, [122] что обвиняли тех, кто рвался на фронт!… Однако на следующий же день после приговора, принимая во внимание большие заслуги Миронова перед русской революцией, Президиум ВЦИК помиловал его…
* * *
Об этом мне станет известно чуточку позже. А пока что мы только добрались до Балашова, на станции которого творилось что-то невообразимое. Вокзальные помещения, станционные платформы и прилегающие площади здесь донельзя были забиты народом. Красноармейцы и беженцы с боем захватывали места на крышах, в тамбурах, на подножках и просто на буферах товарных вагонов, изредка отходивших от станции поездов в любом из четырех направлений - на Тамбов, Пензу, Елань и Поворино.
Счастье улыбнулось мне и здесь. В сутолоке и неразберихе я промаялся всего лишь одну ночь. Утром же мне удалось уговорить начальника проходящего санитарного поезда взять меня с собой на Елань. Это была уже поездка с комфортом. Начальник поезда оказался земляком - из Иванова - и, кроме того, относившимся к комиссарам с особым уважением и почтением. Может быть, повлияло и то, что ивановца очень интересовали подробности пребывания мамонтовцев в Тамбове. Он рассказывал, что на одной из станций его поезд чуть не попал к ним в руки.
Только к концу дня 26 августа наш санпоезд добрался до станции Елань-Камышинская. Ночевал я в эту ночь уже в самой Елани, в знакомом мне доме Дурдуковых на Самарской улице, где располагался при моем вступлении в должность комиссара штаб моего 199-го полка и откуда в ночь на 7 июля с группой однополчан отправлялся я в ночную разведку села Терса. Все-то здесь теперь казалось таким близким!…
К моменту моего возвращения в Елань 23-я дивизия, с тяжелыми боями наступая в юго-западном направлении, дралась уже на донской земле, причем совсем рядом со станицей Малодельской. Мне предстояло срочно догонять дивизию, войти в боевой строй после ранения и вместе с однополчанами продолжать громить деникинцев, очищая от них родной мне теперь тихий Дон…
Дальше судьба моя сделает неожиданный поворот: решением Реввоенсовета Кавказского фронта меня посылают учиться - в Академию Генерального штаба. По [123] правде говоря, такое решение меня никак не устраивало. И, затаив мысль, что из Москвы будет легче получить направление на любой фронт, я расстался с уже бездействовавшим после ликвидации Деникина Кавказским фронтом.
Однако закончу свой рассказ о Филиппе Кузьмиче Миронове, с именем которого была связана и моя боевая судьба - одного из комиссаров мироновской дивизии.
Политбюро ЦК РКП(б) 26 октября 1919 года, рассматривая вопрос об использовании Миронова, рекомендовало его на работу в Донисполком. В январе 1920 года Филипп Кузьмич вступил в ряды Коммунистической партии. До осени заведовал казак земельным отделом при исполнительном комитете. А с сентября - снова в атаках, снова на боевом коне!
Учитывая богатый опыт командования крупными соединениями, знание сильных и слабых сторон в использовании кавалерии, Реввоенсовет Республики назначает Ф. К. Миронова командующим 2-й Конной армией. Созданная в составе Южного фронта, конармия Миронова блестяще провела операции по разгрому последнего ставленника Антанты - барона Врангеля.
Когда врангелевские войска, форсировав Днепр, вторглись на Правобережную Украину, непосредственное руководство операцией по ликвидации их командующий Южным фронтом М. В. Фрунзе возложил на Ф. К. Миронова. «2-я Конная армия, - телеграфировал командующий фронтом, - должна выполнить свою задачу до конца, хотя бы ценою самопожертвования…»
Член Революционного военного совета фронта С. И. Гусев 18 ноября 1920 года, выступая на V конференции Коммунистической партии Украины, рассказывал, как действовали мироновцы: «2-я армия билась под Никополем 25 октября так храбро, что Врангель предполагал, что имеет дело с Первой Конной армией. Он выставил против предполагаемой Первой Конной армии свои лучшие дивизии марковцев, корниловцев и дроздовцев и часть донской кавалерии… 30 и 31 октября Врангель отдал приказ, чтобы разбить Вторую Конную армию. Перед ним раньше была армия слабо вооруженная, слабо руководимая, недостаточно спаянная, и он ее бил шутя, играючи. Теперь же перед ним стояла грозная стена. Он этого в первый момент не понял, не угадал, поэтому он проявил то величайшее, неслыханное в истории [124] нахальство… Он счел возможным отдавать приказы, чтобы разбить Вторую Конную армию. Мы смеялись над этим приказом».
В архивах сохранилось личное послание барона Врангеля Ф. К. Миронову, в котором белогвардейский главком предлагал перейти всей армией на его сторону. «В случае Вашего согласия прошу направить Вашу армию в район Херсона, Николаева, разгромить части 6-й советской армии и войти в непосредственную связь с русской армией», - писал Врангель в своем послании, которое было запечатано в буханку хлеба и доставлено Миронову попавшим в плен к белым конармейцем.
Филипп Кузьмич достойно ответил барону. И под Никополем, и в Перекопско-Чонгарской операции, и под Джанкоем конармия Миронова бесстрашно сражалась против белых, разбив лучшие части Врангеля - кавкорпус Барбаровича.
За личную храбрость, проявленную в боях, умелое управление войсками командарм Ф. К. Миронов был награжден высшей боевой наградой - Почетным революционным оружием - шашкой с позолоченным эфесом и наложенным на него орденом Красного Знамени, а затем еще - орденом Красного Знамени. В декабре 1920 года 2-ю Конную армию переформировали во 2-й Конный корпус, а ее командующего перевели в распоряжение Главкома - инспектором кавалерии.
* * *
С осени того же года, как я уже писал, меня направили на учебу в Москву. И вот как-то зимой узнаю страшную весть: Миронов, бывший командир моей родной 23-й дивизии, арестован якобы за участие в контрреволюционном заговоре и расстрелян…
Потребуются долгие годы, чтобы вернуть народу светлое имя героя гражданской войны Филиппа Кузьмича Миронова - имя солдата революции, которого мы все любили… [125]
С напутствием Ленина
Ну а моим фронтовым настроениям осуществиться, стать реальностью было уже не суждено. Обстановка, царившая в академии{1}, размещавшейся тогда на Воздвиженке в особняке бывшего аристократического охотничьего клуба, сознание того, что это высшее военное учебное заведение создано по личной инициативе Ленина, который придает ему большое государственное значение, заставили пересмотреть свои взгляды на учебу и, как говорится, засучив рукава сесть за парту. Окончательно утвердил мое решение состоявшийся через несколько дней после моего приезда в Москву III съезд комсомола и речь на нем Владимира Ильича Ленина.
