Ознакомительная версия.
«Война солдатам надоела, многие не желают воевать, так как считают себя обманутыми. Их приглашали нести охрану и оборону на тихих участках у рек и озер, а они оказались на самом активном участке военных действий», — возмущался сержант, взятый в плен 10 февраля 1943 г. «Солдаты считают себя обманутыми. При вербовке от них скрыли истину о русских, утверждая, что Россия — пустое пространство, технически отсталая страна и какого-либо сопротивления войскам другой страны оказать не может», — с запоздалым прозрением сетовал бывший солдат 269-го пехотного полка, взятый в плен разведгруппой 26 января 1943 г. По его словам, испанские солдаты теперь очень высокого мнения о русской военной технике и стойкости красноармейцев. Перебежчик, солдат 262-го полка, говорил, что его товарищи, которых он знает еще по 18-му маршевому батальону, убеждены, что «немцам в России не победить».
Но в «голубой дивизии» было немало солдат, о настроениях которых перебежчик, солдат 269-го полка, говорил так: «Вообще же солдаты о войне и ее перспективах задумываются мало, так как сильно перегружены работой».
Многие перебежчики и военнопленные утверждали, что в дивизии очень сильны антигерманские настроения. Солдат 269-го полка рассказывал, что «он и несколько его товарищей в конце декабря (1942 г. — С. П.) были свидетелями того, как немецкий капитан, начхоз, жестоко избивал солдата-испанца Бермудоса за то, что он, придя в баню, вошел в раздевалку, а не захотел подождать на улице: в бане в это время мылись немцы. Бермудос был фалангистом…». Солдат отдельной роты лыжников, перешедший линию фронта 16 января 1943 г., сообщил, что солдаты его роты, в большинстве своем фалангисты, «очень злы на немцев за то, что они испанцев и других солдат вассальных стран ставят под удар, посылая их на передний край, в то время как свои войска оставляют на второй линии».
По словам военнопленного, солдата 269-го полка, захваченного разведгруппой 26 января 1943 г. в районе совхоза «Пушкинский» (он утверждал, что в прошлом был членом НКТ), «солдаты… считают себя обманутыми в отношении того, что им обещали при вербовке на военную службу. Вместо обещанного союза с Германией существует дикий антагонизм между испанцами и немцами».
По словам перебежчика, солдата 269-го полка, при встрече немецких солдат с испанскими затевается драка, подчас даже без всякого повода.
Да, было за что злобиться на немцев — война против Советского Союза требовала повседневно громадных жертв и тяжких лишений. «Жизнь в окопах — поистине ад. Метели и вьюги беспрерывно следуют друг за другом, и помимо того времени, которое солдатам приходится стоять на посту, работа по очистке траншей непрерывна. Длительность русской ночи занимает три четверти суток. Добавьте к этому, что категорически запрещалось ночью спать, и вы получите приблизительно представление о жизни солдата в России зимой. Говорю приблизительно потому, что в моем дневнике я не говорю о постоянной опасности, которая подстерегает в каждом уголке окопа или землянки, об отвратительной грязи, к которой в конце концов привыкает даже самый утонченный сибарит».
Как правило, испанские солдаты очень редко жаловались на плохое питание. Это не удивительно: солдаты «голубой дивизии» питались лучше немцев, то есть регулярно получали дополнительные продукты из Испании, а время от времени и посылки в качестве подарка. На рождество (декабрь 1942 г.) каждый солдат получил подарок — посылку весом 9–10 кг. В посылке было 2 бутылки коньяку, конфеты, шоколад, колбаса, папиросы, табак, свитер, носовые платки, перчатки. По словам перебежчика, солдата 269-го полка, посылки боевого энтузиазма у солдат не вызывали. Многие солдаты объелись и заболели[232].
Американский историк Дж. Хиллс много лет спустя после окончания Второй мировой войны произвел опрос бывших участников «голубой дивизии», живущих в Испании: «Я во время своего опроса не встретил ни одного человека, который не признался бы, что вначале был добровольцем, — пишет Дж. Хиллс. — Как и у всех добровольцев, мотивы, побудившие их к этому шагу, были различными: одни надеялись получить большие деньги, другие, — что на русском фронте они будут лучше питаться, чем в Испании; были и такие, которые искали смерть или славу, некоторые были германофилы и еще в большей степени антикоммунисты. Среди бывших членов «голубой дивизии» я встречал и таких, кто был настроен пробритански в такой же степени, как и антисоветски… Некоторые добровольцы раскаялись в своем решении; иные утратили иллюзии, другие выражали удивление, как им вообще пришла в голову мысль стать добровольцами…»[233]. Многое в настроениях бывших участников «голубой дивизии», опрошенных Хиллсом, совпадает с материалами опросов перебежчиков и военнопленных. Не совпадают только сведения о политической позиции экс-добровольцев. Но это вполне объяснимо.
О постепенной эволюции сознания даже тех, кто считался «опорой» франкистского режима, свидетельствует книга бывшего члена Национального совета фаланги Дионисио Ридруехо «Письма в Испанию»: «Для меня 1940–1941 гг. были самыми противоречивыми, душераздирающими и критическими в моей жизни… К моему счастью, у меня открылись глаза, — я пошел добровольцем воевать в Россию. Я выехал из Испании твердокаменным интервенционистом, обремененным всеми возможными националистическими предрассудками. Я был убежден, что фашизму суждено стать самым целесообразным образцом для Европы, что советская революция была «архиврагом», которого нужно уничтожить или, по крайней мере, заставить капитулировать…»
Стоило ему попасть на фронт и провести несколько месяцев, как настроение автора резко изменилось. Он продолжает: «В моей жизни русская кампания сыграла положительную роль. У меня не только не осталось ненависти, но я испытывал все нарастающее чувство привязанности к народу и земле русской. Многие мои товарищи испытывали те же чувства, что и я… Короче говоря, я вернулся из России, очищенным от скверны, свободным поступать по велению своей совести…»[234].
Прозрение Ридруехо было вознаграждено испанскими властями. Он с тех пор жил в Испании под строгим политическим надзором, изгнанником в родной стране. А радио Испании каждое утро передавало официальный гимн, слова которого в годы юности написал поэт Ридруехо…
Хотя многие жаловались на отсутствие регулярной информации, кое-какие сведения все же просачивались сквозь цензурные препоны. «Исключительно важным мне представляется краткая и лаконичная сводка Верховного командования, которая признает прорыв фронта южнее Сталинграда. Но этому здесь едва ли придают даже второстепенное значение, хотя этот факт представляется мне весьма симптоматичным. Такова уверенность испанского солдата в исходе войны»[235], — с горечью отмечал 7 декабря 1942 г. в своем дневнике капрал-фуражир 262-го пехотного полка. Как не вспомнить в этой связи клятву молодого фалангиста: «Обещаю отвергать и игнорировать голос, который может ослабить дух нашей фаланги, будь то голос друга или голос врага».
Ознакомительная версия.
