Я специально не говорю здесь о том, как обеспечивались нами операции крупных масштабов. Потому как речь сейчас идет лишь о том минимуме снарядов, который всегда должны были иметь фронты.
Начиная уже с 1942 года в отпуске боеприпасов для ряда калибров определился тот постоянный и разумный объем, с которым действующие войска вполне могли мириться. Но вот так называемых ходовых выстрелов требовалось все больше и больше. К ним относились снаряды для 76-мм полковых и дивизионных (они же и танковые) пушек, 122-мм гаубичные, 122-мм пушечные и 152-мм гаубично-пушечные выстрелы, 82-мм и 120-мм мины, реактивные снаряды М-13 и М-31. В числе 85-мм зенитных и танковых, а также 45-мм снарядов органически входили подкалиберные и бронебойные.
Кстати, до войны, кроме обычных бронебойных снарядов для 45-мм и 76-мм дивизионных пушек, других типов снарядов для противотанковой борьбы у нас не было. Лишь уже во время войны такие снаряды были созданы. Так, в апреле 1942 года был принят на вооружение подкалиберный снаряд к 45-мм противотанковой пушке. В том же году отработан кумулятивный снаряд для 76-мм полковой пушки. В 1943 году начато производство 57-мм подкалиберного снаряда и кумулятивного снаряда к 122-мм гаубице. В феврале 1944 года был принят на вооружение 85-мм подкалиберный снаряд, что резко повысило мощь противотанкового огня наших прославленных тридцатьчетверок, которые, как уже говорилось выше, именно в это время начали оснащаться 85-мм пушкой.
В общей сложности за период Великой Отечественной войны были отработаны и приняты на вооружение 12 новых видов бронебойных снарядов, а также подкалиберные бронебойные снаряды для 37, 45, 57, 76 и 85-мм артсистем. Не могу не отметить, что действие наших снарядов и мин у цели было, как правило, безотказным. Правда, были и отдельные случаи неразрывов, но это происходило лишь тогда, когда при установке взрывателей на фугасное действие снаряды попадали в глубокое болото или в какую-нибудь иную топь.
Не было у нас особых бед и с зарядами, то есть с гильзами. Их состояние тщательно проверялось при сборке артвыстрелов в стационарных снаряжательных цехах арсеналов ГАУ или в подвижных (железнодорожных) артиллерийских снаряжательных мастерских - ПАСМ. Гильзы с трещинами на дне или на стенках у дна к сборке не допускались во избежание прорыва газов через затвор во время выстрела. Ведь это могло повлечь за собой выход из строя орудия и, что самое главное, вызвать у расчетов чувство неуверенности в надежности своего оружия.
И уже совершенно недопустимо было такое положение при стрельбе из танков. Здесь выход из строя орудия мог вообще привести к трагическим последствиям.
Повторюсь: наши боеприпасы были безотказными в действии как при выстреле, так и при разрыве. Между тем по докладам из войск процент неразрывов немецких снарядов наблюдался весьма значительный. Следовательно, производство выстрелов мы сумели наладить гораздо лучше, чем враг.
Качество мин тоже было очень высоким. Особенно если их корпуса изготовлялись из стали с механической обработкой. Эти мины имели некоторое преимущество перед минами из сталистого чугуна - лучшую кучность.
Качество наших винтовочных патронов, имевших разнообразные виды пуль, от обыкновенных до бронебойно-зажигательных, не вызывало никаких нареканий воинов. То же самое в отношении патронов к крупнокалиберным пулеметам и противотанковым ружьям. Хвалили они и ручные и противотанковые гранаты за их безотказность в бою. Все это также свидетельствовало о добротном производстве названных боевых средств, поставки которых ежемесячно выражались в сотнях миллионов штук.
Большую и довольно острую проблему для ГАУ представляло налаживание многократного использования стреляных снарядных гильз. Ведь они производились из крайне дефицитной латуни. А объемы выпуска боеприпасов были столь велики, что обеспечить все поставляемые с заводов снаряды новыми гильзами промышленность, конечно же, не могла. Вот почему приказом наркома обороны вскоре был установлен порядок обязательного возвращения с фронта на арсеналы ГАУ стреляных гильз.
Для поощрения в сборе гильз выделялись даже немалые суммы для премий. И следует сказать, что работники артиллерийского снабжения фронтов хорошо понимали нужду промышленности в гильзах. Поэтому принимали все зависящие от них меры для их сбора. И в этом деятельно помогали тыловые органы.
Гильзы на арсеналах ГАУ обновлялись, для чего существовал особый технологический процесс, а затем вновь шли на сборку готовых артвыстрелов. И получалось, что значительная их часть выдерживала... десятикратное использование! Легко понять, как это было ценно с экономической точки зрения.
Всего же на арсеналах ГАУ за годы войны было обновлено более шестнадцати тысяч вагонов гильз.
Непростым оказался и вопрос с укупоркой боеприпасов. Количество ящиков, требовавшееся для их укладки и перевозки, превосходило подчас возможности нашей лесной промышленности. Сушилки не могли справиться с подачей огромного количества пиломатериалов определенного стандарта. Поэтому освобождающуюся на фронте укупорку тоже приходилось собирать и с железнодорожными порожняками возвращать на склады и базы ГАУ. Но и эта трудоемкая работа выполнялась успешно, возврат укупорки был достаточно большим, что во многом способствовало своевременному обеспечению отправки транспортов с боеприпасами на фронт.
Глава шестая. Ближе к войскам
При всей значимости работы в ГАУ я все же считал себя строевым командиром, место которому, конечно же, в войсках. И честно скажу, мне зачастую было в высшей степени обидно, что за боевыми действиями приходилось наблюдать как бы со стороны, из Москвы, а не являться их непосредственным участником.
И вот как-то уже летом 1942 года, когда поставки вооружения и боеприпасов приняли сравнительно устойчивый характер, я во время одного из докладов в Ставке попросил Верховного отпустить меня на фронт. Со стороны И. В. Сталина на это последовала неожиданно бурная реакция. Он враз нахмурился и довольно резко бросил: "Работайте, где работаете!" Распрощался сухо.
А в приемной Поскребышева меня остановили вышедшие вслед за мной из кабинета Верховного два члена ГКО и, перебивая друг друга, отчитали за бестактность по отношению к Сталину. Дескать, он, руководя фронтами, опирается в своей работе на центральный аппарат Наркомата обороны, а один из них, то есть я, еще смеет просить отпустить его на фронт, как будто бы Сталин занят чем-то другим, а не фронтами. И неужели я думаю, что здесь легче, чем там!
И тем не менее во время очередных докладов в Ставке я стал упрямо повторять, что для лучшей организации дела в ГАУ мне полезно собственными глазами взглянуть на боевое использование артиллерии. Сталин сначала сердился, отмахивался от меня, но в конце концов уступил.
