Михаил Брагин - Кутузов

Кроме того, Кутузов понимал стратегию и тактику Наполеона. Зная его как мастера молниеносного маневра, он предвидел, что, если русские расположатся от Горок до Утицы, а Наполеону удастся обойти любой из флангов на любой дороге, он их окружит и уничтожит, и писал, что пойдет на сражение, «если не буду обойден…». Располагая свои главные силы у широкой новой Смоленской дороги, готовясь к обороне, Кутузов сохранял за собой полную возможность перехода в контратаки. В то же время при попытке Наполеона обходить или при неудачном бое русская армия могла ответить контрманевром и «стать позади Можайска, где все сии дороги сходятся», и опять закрыть путь к Москве.

О том, насколько прав был русский полководец, видно из того, что Наполеон отказался обходить левый фланг, хотя опытный маршал Даву советовал это сделать. Оба полководца разгадали друг друга. В том и проявление могучего таланта Кутузова, что он действует своеобразно, неожиданно, необычно, но глубоко правильно.

Значит ли, что Кутузов, как считали некоторые историки, обрекал на разгром свой левый фланг, оставляя там меньше сил? С первого взгляда это кажется так, а по существу, угрожаемый пункт можно всегда оборонять непосредственно, что предлагал Беннигсен, но можно держать под защитой, так сгруппировав свои силы и резерв, чтобы в нужный момент не только отразить противника, но и нанести ему контрудар, что и сделал Кутузов.

Он не только сгруппировал свои главные силы к правому флангу, а резерв поставил за центром, но и на левом фланге у старой Смоленской дороги расположил сильный корпус Тучкова и ополчение, написав на карте: «Поставить скрытно». Капитан-инженеру Фелькнеру, который по его приказу рекогносцировал местность для засады, Кутузов объяснил: «Когда неприятель употребит в дело последние резервы свои на левый фланг Багратиона, то я пущу ему скрытые войска во фланг и тыл».

Замечательный замысел Кутузова не осуществился потому, что Беннигсен, без ведома Кутузова и не доложив ему об этом впоследствии, вывел Тучкова из засады, заставив принять фронтальный удар корпуса Понятовского.

Расположив таким образом войска, Кутузов мог смело написать в диспозиции на Бородинское сражение: «Армии, присоединив к себе все подкрепления, от Калуги и Москвы прибывшие, ожидают наступления неприятельского при селе Бородине, где и дадут ему сражение…» И далее, перечислив расположение и задачи частей, Кутузов разъясняет: «В сем боевом порядке намерен я привлечь на себя силы неприятельские и действовать сообразно его движениям. Не в состоянии будучи находиться во время действий на всех пунктах, полагаюсь на известную опытность гг. главнокомандующих армиями и потому предоставляю им делать соображения действий на поражение неприятеля… При счастливом отпоре неприятельских сил дам собственные повеленья на преследование его. При сем случае не излишним почитаю представить гг. главнокомандующим, что резервы должны быть сберегаемы сколь можно далее, ибо тот генерал, который сохранит еще резерв, не побежден… На случай неудачного дела… несколько дорог открыто, которые сообщены будут гг. главнокомандующим и по которым армии должны будут отступать. Сей последний пункт остается единственно для сведения гг. главнокомандующих.

На подлинном подписано: Генерал князь Кутузов.

Главная квартира – двор Татаринова.

Августа 24 дня 1812».

Итак, по идее диспозиции и донесения Кутузов решил дать оборонительное сражение. («Армии ожидают противника… намерен привлечь на себя силы неприятельские».) В этом сражении Кутузов хотел истощить силы Наполеона и сохранить свой резерв, ибо «генерал, сохранивший резерв, еще не побежден», а при удаче сам переходит в контрнаступление. Это решение типично для той эпохи, когда «излюбленным тактическим маневром был прорыв свежими войсками центра противника, как только из положения дел становилось ясно, что он ввел в бой свои последние резервы. Резервы… превратились в главное средство, с помощью которого решался исход боя».[8]

Эти резервы Кутузов не только берег – он их расположил, не руководствуясь предвзятым мнением Беннигсена, а сохранив полную свободу их использования «сообразно движениям» Наполеона: контрудар на флангах, возможный отход, решительная поддержка левого крыла, на которую они были употреблены. Этим решением Кутузов даже в условиях обороны сохранил за собой свободу действий и вынудил Наполеона на кровопролитную фронтальную атаку, парализовав его первоначальный замысел. Все это опиралось на уверенность в силах русских генералов и солдат. Кутузов объехал войска, напомнил, что позади Москва и надо крепко стоять за русскую землю, обещал солдатам, что все будут введены в дело и будут сменяться в бою, как часовые. Он напомнил солдатам Суворова победы под его руководством, напомнил, что не было еще противника, который устоял бы против штыковой атаки русских солдат.

Наступила ночь перед битвой.

Во французском лагере царила глубокая тревога и неуверенность. Теплый солнечный день сменила дождливая осенняя ночь. Ожидание боя мешало уснуть, на сырой земле было холодно лежать, дров на костры не хватало, они горели тускло и не согревали. Накануне вся французская армия видела огромное поле Бородина, и все оно, насколько мог видеть глаз, было занято русскими войсками. Их стойкость все уже знали, и каждый понимал, что многим и многим не придется завтра вернуться к своим бивакам. В эту ночь под Можайском с особой силой они почувствовали, как далеки от них Берлин, Париж, Лиссабон, родные города и села. Тревога охватывала солдат французской армии.

В такой же тревоге был и их император. Наполеон не спал. Он жаждал сражения и боялся его. Он подсчитывал, сколько ему сил еще нужно, чтобы прийти победителем в Москву, понимал, как опасно ему терять войска в сражениях, когда конец войны еще далеко не ясен.

Вдруг ему начинал чудиться шум отступающей русской армии, он выбегал из палатки, долго прислушивался, вглядывался в огни русских биваков… Но там царила тишина, и Наполеон возвращался в палатку.

Наполеон знал, что солдаты его устали, завтра им предстоит нечеловеческое напряжение, спрашивал, накормлены ли они, приказывал выдать гвардии тройную порцию риса и сухарей. С затаенной тревогой Наполеон спрашивал своего адъютанта, верит ли он в завтрашнюю победу, и, услышав ответ: «Без сомнения, хотя победа будет дорого стоить», пускался в рассуждения о том, что такое война. Он даже напевал боевую песенку:

Затем, уронив голову на руки, ненадолго задумывался и, точно очнувшись, опять звал адъютанта, спрашивал, не ушел ли Кутузов, и, узнав, что русские солдаты стоят, говорил о том, что Кутузов стар и нерадив.