Ровно в 6 часов вечера раздавался первый удар соборного колокола, но уже к этому времени войти в храм было не легко. В седьмом часу церковь была полна до отказа и протиснуться внутрь с главного входа было уже немыслимо. Толпа стояла плечом к плечу, так что нельзя было перекреститься. Солдат в церкви было по наряду от каждой роты и команды, т. к. всех, плюс прихожане — вместить было нельзя. Сплошной стеной стояли прихожане и «народ». Особо почетные лица пропускались в алтарь, или теснились у свечного ящика, где стояли и ктитор и староста.
Все паникадила и свечи были зажжены. В куполе были открыты окна. Но несмотря на это, от дыхания над толпой стоял пар, и люди и предметы различались как в тумане. Изредка толпа колыхалась, как волна, напирала на стоявший перед офицерской загородкой живой забор великанов солдат, слышался сдержанный гул, как вздох… Солдаты хватались за руки, отваливались назад и через минуту толпа снова откатывалась и снова становилось тихо. От времени до времени выводили и выносили «сомлевших», чаще женщин, иногда и мужчин. Они садились на ступеньки на снежок на паперти и, придя в себя, шли назад в церковь. Православные люди по большим праздникам любили долгие службы. Всенощная длилась больше трех часов. Читали и пели все, что полагалось под престольный праздник, все целиком, без единого выпуска и сокращения.
И служба, шла медленно и торжественно. Служил Протопресвитер Военного и Морского духовенства. Я помню еще тучного старика Желобовского, затем Голубева, б. главного священника Манчжурской армии, друга Куропаткина, и, наконец, о. Георгия Шавельского.
Много лет спустя, в эмиграции, живя в Софии, мы часто с ним вспоминали всенощные под Введение, и он не раз мне говорил, что сам он редко испытывал такое молитвенное настроение и такой душевный подъем, как тогда, когда служил в этот день в нашем полковом соборе.
Сослужило с Протопресвитером не менее шести-восьми священников, и из них, кроме причта и гостей — старые Семеновцы, принявшие священство. Всегда служил о. Вениаминов, священник, церкви Аничковского дворца. Иногда приезжал и служил архимандрит Амвросий (капитан Тидебель), впоследствии настоятель храма Российской миссии в Тегеране. Кроме протодиакона Крестовского, служило еще три или четыре дьякона.
Престол, жертвенник, все аналои, столик, на котором совершалась лития, и все священно — и церковно-служители, начиная с Протопресвитера и до псаломщика, все и все были одеты в особенное полковое облачение, золотой парчи, с вытканными по ней колосьями (полковым шитьем) вперемежку с синими васильками. Облачение это — большого богатства и красоты чуть не на 20 человек, было в свое время специально заказано и пожертвовано в полковую церковь г-жей Новинской, в память сына, молодого офицера, умершего от чахотки. Вынималось и одевалось оно только раз в год, на полковой праздник.
Служба идет медленно и торжественно. Поет полный полковой хор в 60 человек, хор удивительный по стройности и тонкому вкусу в исполнении. Управляет регент Алексеев. Уже не в первый раз несется громкий и радостный, как пасхальный, напев тропаря Введению:
— Днесь благоволения Божия предображение и человеков спасения проповедаше. В храме Божием ясна Дева является и Христа всем предвозвещает»…
И в ответ, в тон последней ноте хора, с середины церкви, без всякого усилия наполняя ее всю, раздается могучая, бархатная октава Протодиакона:
— И о сподобитеся на…ам слышания Святого Ева…ангелия…
В этот вечер проникнуть в собор после начала всенощной с главного входа было немыслимо. А потому снисходя к слабости г. г. офицеров и щадя их новые мундиры, с правой стороны церкви оставлялось для них свободное место, шагов в 12 длины и шагов в 8 ширины, отгороженное с двух сторон переносной деревянной решеткой. Вход за загородку открывался из боковых дверей, с Загородного проспекта. При входе, в вестибюле, между наружными и внутренними дверями, ставились вешалки и наряжались вестовые для снятия офицерских шинелей.
Ко всенощной офицеры собирались не спеша. До освящения хлебов загородка была почти пуста, только у задней решетки, почти вплотную к ней, стоял ряд бывших фельдфебелей и унтер-офицеров, превратившихся в околодочных, курьеров, швейцаров в министерствах и прочих тому подобных столпов прежних времен. Все это были люди крепкие, основательные и представительные собой. На формах, длиннополых сюртуках и пиджаках у всех на левой стороне полковой знак. При входе особенно знакомых офицеров, то один, то другой из них, расплывался в широкую улыбку, раздавалось тихое, но отчетливое:
— Здравия желаю, Ваше Высокоблагородие!
За чем следовали поцелуи и взаимные поздравления. Немного впереди с офицерами стояли старые Семеновцы. Приезжал маленький и тоненький П. П. Дирин, Н. П. Галахов, С. И. Гаевский, П. И. Лебедев, Истомин и многие другие. Приезжали Семеновцы, состоявшие при большом и малых дворах, офицеры Генерального Штаба и те из ушедших в запас, которые съезжались на полковой праздник со всех концов России. Тут же были жены офицеров в закрытых вечерних платьях.
К освящению хлебов за загородкой становилось тесно, но еще задолго до окончания службы некоторые офицеры потихоньку исчезали и, накинув шинели и перейдя улицу, накапливались в Собрании. Там уже был приготовлен чай и закуска. И многие старые друзья, целый год отделенные друг от друга жизнью и расстояниями, пользовались этим тихим и уютным временем, чтобы поговорить по душам, зная, что на другой день, в толпе и многолюдстве сделать это будет уже труднее.
Ротный праздник в 9-й роте
Каждая по настоящему спаянная воинская часть, живущая своей жизнью, есть в сущности живой организм и каждый такой организм имеет свою физиономию. Все 16 рот в полку комплектовались одинаково, носили одну форму, жили в одинаковых условиях ели одну пищу и проходили одинаковый курс обучения. И несмотря на это, если хорошенько присмотреться каждая из этих 16 единиц чем-то отличалась одна от другой. Отличия эти обуславливались несколькими факторами. Во-первых, и превыше всего, личность начальника. Затем личности фельдфебеля, по новому старшины, и командного состава и, наконец, что-то невесомое, но очень реальное, тот дух, который оставался от старого, та сила инерции, которою люди, сами того не замечая, продолжали жить и иногда жили довольно долго. На моей памяти одна из наших рот, которой много лет командовал волевой, серьезный и во всех отношениях образцовый офицер, после его ухода попала в руки пустого и легкомысленного человека, два года, спустя рукава, отбывавшего номер и занимавшегося своими собственными делами, ничего общего с военной службой не имевшими. На войну эту роту вывел третий командир, лично храбрый, но не умный и слабовольный. И вот, несмотря на четыре года под командой неудачных командиров, полученный этою ротою заряд был настолько силен, что в смысле твердости и боевой надежности, до самого конца она была одной из лучших в полку. Совершенно естественно, что те роты, которые пользовались хорошей славой в мирное время, оказались хороши и на войне, и это несмотря на часто менявшихся командиров и фельдфебелей и четыре раза за войну переменившийся полковой состав.
