Сюзи беспокоилась. Она не знала, как расплатиться за выигранное мною пари. Но она была больна, и я сказала ей, чтобы она не волновалась, — я охотно подожду.
3 июня 1945 года
Мы сидим в поезде, идущем из Любека в Травемюнде.
Приближается ночь, и те немногие, кто еще не уснул, беседуют в вагоне. Поезд идет через Германию, и мы почти не замечаем озерные края, которые проезжаем. Что было, то прошло. Теперь нас манит будущее, ждет новая жизнь. Случилось невозможное: мы выжили.
Вошел кондуктор и спросил по-немецки:
— Как поживаете, девушки?
— Хорошо, — ответила я, — но было бы лучше, если бы можно было прилечь. Мы очень устали.
— Не знаю, есть ли свободные спальные места, но я посмотрю.
— Можно мне пойти с вами? — спросила я. — Там моя кузина. Я хотела бы проведать ее.
Мы прошли по вагонам. Больные лежали в спальных вагонах второго класса. Зеркало в углу, в которое не так давно смотрелись уверенные в себе офицеры, ехавшие в отпуск, теперь отражало изнуренные лица и безжизненные глаза. Наконец мы нашли Сюзи, лежавшую в одном купе с другой больной девушкой. Сюзи была бледна и слаба, лысая тень той тени, к которой я уже привыкла. Тиф отнял у нее волосы. Увидев меня, она попыталась улыбнуться, ее голос был еле слышен.
— Хорошо, что ты пришла. Скоро мы будем в Швеции?
— Мы приедем в Травемюнде утром, а оттуда на пароходе в Мальмё. Это займет несколько дней.
— Как ты думаешь, я выдержу?
— Конечно. Самое худшее уже позади. В Швеции о нас позаботятся. Скоро ты выздоровеешь.
— Какие у тебя прекрасные волосы. Посмотри на меня, у меня почти нет волос.
— Вырастут, когда поправишься. Вырастут заново.
— Ты, правда, так думаешь?
Я старалась придать уверенность своему голосу, хотя совсем не была уверена. Но разговор утомил Сюзи, и она замолчала. Я сидела на краю койки, держала ее руку и гладила сухую, как пергамент, кожу. Я не знала, о чем говорить. Я надеялась, что она выздоровеет. Подумала о Магде: Сюзи и Магда лежали в соседних палатах в госпитале в Берген-Белсене. Магда умерла второго июля, за день до нашего отъезда. Как будто прочтя мои мысли, Сюзи спросила:
— Как поживает Магда?
— Поправляется, — сказала я, не решаясь сказать ей правду. Она со временем все узнает, а пока ей необходимо беречь свои силы.
Раздался гудок, и поезд остановился на какой-то станции. Я встала и посмотрела на пустую платформу. Там стоял один рабочий с красным флажком и с любопытством смотрел то на меня, то на красный крест на поезде. Знал ли он, кто мы? Скорее всего, нет. Прозвучал гудок, и поезд тронулся. Я опять села на край койки, прислушиваясь к стуку колес, и старалась понять, о чем они говорят. «Она поправится, Она поправится, она выздоровеет, она выздоровеет», — отстукивали колеса, набирая скорость. Я посмотрела на Сюзи, собираясь рассказать ей, что услышала, но она уже уснула под монотонное перестукивание.
Я вернулась в свой вагон. Там все продолжали разговаривать, смеяться и мечтать. Им было о чем рассказать новым друзьям: о детстве, о любимых, о своих мечтах. Обо всем, кроме того, что они только что оставили за собой.
В нашем купе было шесть девушек. Двое из Сигета и четверо из Сату-Маре. Нас потянуло друг к другу, как только мы узнали, что поедем в одном поезде. Мы были примерно одного возраста, казалось, имели общие интересы и хорошо ладили между собой.
Аделя рассказывала нам о прочитанных книгах и о своих планах, когда она вернется в Румынию.
Иза рассказывала о своей работе в коммунистической ячейке, о том, что до депортации вела антифашистскую борьбу, которую она теперь собиралась продолжать. Она была старше всех нас, и эти идеи все еще вдохновляли ее. Она рисовала нам золотой век, который нас ожидает, и не уставала повторять: «Помните, девушки, то, что случилось, не должно повториться. Только коммунисты могут предотвратить это».
Ее сестра Релла молчала. Она боготворила свою старшую сестру и не осмеливалась говорить в ее присутствии. Кроме того, она была слишком молода, и ей нечего было сказать такого, что произвело бы впечатление на старших девушек. Но у нее были свои мечты, которые она хотела осуществить. Она мечтала пойти в школу, чему-то научиться и стать самостоятельной личностью, а не тенью своей старшей сестры.
Кати говорила главным образом о своем брате Гиури, она надеялась увидеться с ним. Все ее мечты были сосредоточены на том, чтобы помочь ему и другим, нуждающимся в помощи. Кати всегда думала о других, она была альтруистка по сравнению с нами, эгоцентристами. Все мы были заняты своими проблемами.
Когда я вошла в купе, там обсуждали происшествие в Любеке, куда мы приехали из Берген-Белсена. Я вспомнила большую палатку, где работники шведского Красного Креста дали нам возможность принять душ и переодеться. Прежде, чем направить нас в Швецию, они должны были продезинфицировать всю нашу одежду и нас самих.
— Помнишь красивого шведа, который вошел в палатку, когда мы были в душевой? — спросила Ливи.
— Странно, что нас мыли мужчины. Мне было стыдно стоять голой перед мужчиной, — сказала Релла.
— Я разговаривала со шведкой Марианной, которая была с ними, — сказала я. — Она говорит, что в Швеции считается нормальным, когда девушки и парни купаются вместе голыми. У них в банях женщины моют мужчин, и довольно часто мужчины моют женщин. Очень странно.
— Что это за страна, в которую мы едем?
— Там, должно быть, хорошие люди. Их королева пригласила нас на отдых. Одна девушка в поезде слышала, что ее величество собирается встретить нас на границе и что она даст нам красивую одежду и каждой золотые часы. Даже вечерние платья.
— Но какая там будет еда? Эти шведы такие худощавые. Как ты думаешь, нам будет хватать еды?
— Они знают, что мы голодали. Нас будут хорошо кормить. Мы будем у них почетными гостями. Ведь они нас пригласили.
— Я буду брать двойную порцию и запасаться на случай, если будут кормить слишком редко.
— Как вы думаете, они умеют хорошо готовить, так же как у нас дома?
— Тебе больше не видать маминых фрикаделек, — сказала я, — но как только представится возможность, я постараюсь приготовить тебе такие же. Я помню, как мама их готовила.
— Как ты можешь это помнить? — удивилась Ливи. — Ты была тогда еще ребенком.
— А ты забыла, кто готовил еду, когда мама уезжала, а ты загорала у реки?
Она вспомнила и успокоилась.
— Где находится Швеция? — спросила Релла.
— По-моему, в левой половине того полуострова, который на карте похож на собаку, — сказал кто-то.
