В начале своей футбольной карьеры я застал еще Мамедова в составе московского «Динамо». Хорошо помню его в игре с «Торпедо» в 1958 году, в первом круге чемпионата, когда мы потерпели тяжелое поражение от динамовцев — 2:5. Я тогда был еще в запасе, сидел на скамейке рядом с Виктором Александровичем. Бело–голубые, ведомые Мамедовым, играли прекрасно. Голы влетали в наши ворота один за другим. Маслов, вопреки обыкновению, не злился. Как бы раздумывая вслух, он вдруг сказал:
— Тяжело Марьенко. Против такого черта, как Мамедов, надо молодого выпускать, быстрого.
На матч второго круга в центре защиты был поставлен я. Увы, мы снова проиграли — 2:3. Один гол Мамедов забил после редкого по красоте индивидуального прохода.
Эти два матча показали мне, новичку, какое огромное значение для преодоления современных оборонительных рубежей имеет высокая техника индивидуальной игры.
В связи с этим хочу вспомнить еще двух «последних могикан» индивидуальной игры и их судьбу. Киевлянин Анатолий Бышовец — один из тех центральных нападающих, против которых мне доводилось играть особенно часто. Игра захватывала его целиком, лицо облагораживало вдохновение, жаром горели глаза, но бывало, что в них закрадывались грусть и разочарование. Его стремление сыграть индивидуально, блеснуть обводкой, «проткнуть» чужую оборону молниеносным проходом товарищи принимали за желание порисоваться, выделиться, обратить на себя внимание. Иногда после одного–двух самостоятельных рывков Анатолия команда применяла по отношению к нему высшую меру наказания — отлучала от паса, практически выключала из игры. И тогда тренеры вынуждены были производить замену. Я вздыхал с облегчением: с поля уходил игрок, опасней которого, злей не было у киевлян. Думаю, что в такой первоклассной команде, как киевское «Динамо», которой руководят опытные и мудрые тренеры, не оценили яркой индивидуальности этого игрока, не сумели использовать его широкие возможности для ведения атак.
Нечто подобное случилось и с нашим Мишей Гершковичем, футболистом, несомненно, очень одаренным. Про этого форварда на трибунах иногда говорили: «Ленивый». Могу засвидетельствовать, как человек, который с ним «пуд соли съел», что это неправда. Миша — человек, влюбленный в футбол, очень ему преданный и не жалевший никакого труда на освоение всех его многочисленных премудростей. Особенно много он работал, когда в команде был Стрельцов. Часто я наблюдал за их совместными тренировками. У них, по–моему, была разработана целая программа совместных действий. Мише было чему поучиться у Эдика, а последний охотно, с искренним желанием передавал молодому товарищу свои секреты.
Они понимали прекрасно друг друга на занятиях и так же хорошо понимали друг друга в спортивном бою.
Мне кажется, лучшими днями футбольной жизни Миши Гершковича были именно те, что он провел на поле с Эдиком. Глубоко познавший существо футбола Стрельцов понимал, что в высоком индивидуальном мастерстве юного товарища таится настоящий клад для команды. Эдик поощрял его, хвалил. Миша старался. Во всю силу своей молодости, как метеор, носился он по полю, обходил защитников соперников, выигрывал пространство и безропотно отдавал своему кумиру мяч (или кому–нибудь из других партнеров) для нанесения завершающего удара. Увы, после ухода Стрельцова Мише все чаще и чаще стали вменять в вину склонность к индивидуальному маневру, и в конце концов он принял решение расстаться с командой. Кое–кто у нас даже радовался этому, но квартет с уходом Гершковича не стал более слаженным, и пока в нашей команде я не видел ни одного форварда интереснее его.
У Гершковича есть немало недостатков, как и у каждого из нас, впрочем. И я не возвеличиваю Мишу, а отдаю должное его индивидуальной игре. Пример Гершковича, Бышовца и некоторых других — это не судьба индивидуума (хотя и она должна, разумеется, постоянно интересовать нас). В них отражено отношение к индивидуальной игре как к принципу, как к творческой идее. А оно у нас с чьей–то, увы, нелегкой руки — отрицательное. И хотя пишется и говорится об этом немало, дело до сих пор не сдвинулось с места. Откровенной нивелировкой игроков, принижением роли личного мастерства, негласным запретом, преданием анафеме обводки, а как следствие, забвением дриблинга и финта мы выхолащиваем наш футбол, мешаем его красоте и содержанию.
Я обращаюсь к опыту сборных команд Бразилии, ФРГ, Италии, Англии, к игре таких прославленных клубов, как «Сантос», «Интернационале», «Манчестер Юнай- тед», «Аякс» и многих–многих других. Их сила, их атакующая мощь, их современный футбольный стиль базируются не только на высочайшем исполнительском мастерстве футболистов, но и на преемственности, понимании и поощрении индивидуальной игры.
Со своей стороны, как человек, шестнадцать лет неотступно «проработавший» в обороне, я могу с полным основанием сказать, что против команд, где есть свои Мамедовы, Гершковичи, Бышовцы, Лобановские и им подобные, играть невероятно трудно. Если бы у нас когда–нибудь решили устроить соревнование в искусстве выполнения отдельных технических приемов, я почти уверен, что чемпионом среди футболистов страны по быстроте и точности ведения мяча стал бы Лобановский. Его дриблинг был безупречен, мяч шел рядом, словно привязанный к ноге, и слушался ее малейших, незаметных со стороны движений. Отнять у него мяч было почти невозможно.
Любовь к индивидуальной игре — далеко не единственное и даже не главное достоинство Валерия Лоба- новского. Этот необыкновенно талантливый, разносторонне подготовленный футболист никогда не удовлетворялся тем, что имел. При каждой встрече с ним возникало ощущение, словно ты играешь против него первый раз в жизни. Валерий был неистощим на выдумки, у него в запасе всегда хранились тактические ходы, очень интересные комбинации, и разыгрывал он их со своими партнерами — Базилевичем и Серебренниковым, — которые понимали его без слов.
Значение высокого индивидуального мастерства Ло- бановский утверждал на поле в каждом матче, он проявлял его везде: в пасе, ведении, обводке, приеме и даже в исполнении удара.
Когда я был еще совсем мальчишкой и вместе со своими сверстниками вел отчаянные сражения на филевских пустырях, находились у нас знатоки, утверждавшие, что «после трех корнеров подряд полагается пенальти». Я вырос, но так и не узнал до сих пор, было ли что–нибудь подобное в правилах футбола. А если и не было, то все равно — дыма без огня не бывает. Разговоры о наказании за угловые шли, видимо, от понимания того, какую угрозу они представляют для обороняющейся стороны и какое преимущество дают тем, кто наступает. В дальнейшем я имел возможность убедиться в этом на практике, наблюдая в середине сороковых годов ожесточенные поединки наших лучших команд, оспаривавших звание чемпиона страны.
