Очень рано она научилась контролировать себя в отношении культа денег, который, по ее мнению, огрубляет: «Когда я была маленькой, нам не позволяли за столом говорить ни о деньгах, ни о частной жизни, ни о здоровье. Теперь все только об этом и говорят»[255].
В ее глазах это признак того, что теперь многие не придают значения правилам хорошего тона:
«Проявлять вежливость — значит думать заранее. “Можно ли здесь положить свое пальто?” “Нужно ли, прежде чем присесть, подождать, пока присядет она?” “Не будет ли удобнее придержать ей дверь?” Наконец, просто всякие мелочи. Это странно, но куртуазность — это актуально для демократии, потому что она исключает неравенство, делает невозможным пользоваться чем-то, не заботясь о другом. Но это забота о том, кто рядом, или о людях своего круга. Собственно говоря, куртуазность — это представление о другом… с привкусом беспокойства о взаимопонимании»[256].
После конфликта с издательством «Дифферанс»[257]в марте 1985 года Франсуаза Саган, изложив свои претензии в коммюнике, адресованном прессе, выразила свою жизненную позицию. «Я сожалею, что беспокою вас ужасной историей, связанной со злоупотреблениями, но, поскольку я могу оказаться не единственной пострадавшей, я выражаю протест», — говорит она в преамбуле. И заканчивает в том же тоне: «Я заранее вас благодарю и повторяю свои извинения за то, что отняла у вас время по столь ничтожному поводу».
Такое поведение вполне соответствует буржуазному сознанию в хорошем смысле этого выражения, когда оно является плодом воспитания, требующего внимания к окружающим. Это ей дала мать, исключительные манеры которой стоит отметить. Франсуаза всегда старалась, чтобы ее ничто не могло оскорбить. Даже вызывающе вульгарная грубость какой-нибудь Мануш, предназначенная эпатировать галерку.
Банда марсельского гангстера Карбона, о которой мир узнал в 1960-е годы из книги воспоминаний Роже Пейрефита, не имела ничего общего с Франсуазой. Но его резкие высказывания, зубоскальство, дерзости, развлекавшие гостей светских гостиных, соблазняли и забавляли ее. Она приглашает его в свой дом в Нормандии, они совершают вместе ночные поездки, заканчивающиеся часто в клубе «Занзибар» на улице Сент-Анн в Латинском квартале.
Мадам Бирон из «Спящей собаки», хозяйка дома, где живет молодой бухгалтер Герэ, сродни Мануш. Любовница марсельского бандита к пятидесяти годам превратилась в авторитарную и рассудительную Марию, восхищавшую Герэ, несмотря на расплывшуюся фигуру и неряшливый вид. Франсуазу Саган притягивали эти люди, чуждые законов и обычаев общества, обрекающего их за это на одиночество.
Маленькой девочкой она приручала бродячих собак, когда стала взрослой — старалась помочь обездоленным, которые вызывали у нее сочувствие. Не один парижский бродяга обязан ей великодушной помощью, которой пользовалось много бесстыдных попрошаек. Очень многие не забыли, как Франсуаза вытаскивала их из сложных ситуаций, никогда впоследствии не вспоминая о своих благодеяниях.
Это в равной мере можно сказать о пятисотфранковой банкноте, которую она могла дать бедняку на улице, о покупке стиральной машины пожилой даме, о финансовой помощи Жану Жене и Колетт Одри, благодаря которой в 1956 году была поставлена ее пьеса «Соледад». Она вспоминает, что Франсуаза Саган подписала ей чек на пятьдесят тысяч франков: «Я полагала, что деньги должны способствовать таким предприятиям, и сдержанно ее поблагодарила». Тогда же помощь от романистки получил Жак Ланзман, который не мог оплатить билет на поезд из Парижа в Брюссель. Мануш тоже были выделены три тысячи франков.
Вероника Кампьон, разбиравшая обширную почту подруги, наткнулась однажды на письмо рецидивиста. Этот человек просил приличную сумму, чтобы сконструировать аппарат собственного изобретения, который позволит ему жить лучше. Прилагавшийся рисунок, несмотря на свою странность, убедил Франсуазу, и она послала ему денег. Несколько раз в дом благодетельницы приходил и вышедший из тюрьмы калека, чтобы перехватить немного денег. Она помогла молодой девушке, которую у нее на глазах вытащили из Сены. Она дала ей приют у себя в Сен-Тропе, где снимала дом, и помогла выпутаться из трудного положения.
Она оказывала помощь друзьям, попавшим в сложные обстоятельства, как, например, Жану Груз: «Утром на площади Трокадеро я услышал звук клаксона. Это была Франсуаза, которая в своем “ягуаре” заметила меня в не слишком приглядном виде, предвещавшем совсем не блистательное будущее. “У меня несколько тысяч писем, которые ждут ответа, — сказала она мне. — Вы поможете мне их рассортировать?” Она проявила необыкновенную деликатность, у меня было ощущение, что это я оказываю ей услугу. Среди людей, которые обращались к ней с просьбой, некоторые были очень одиноки, часто больны. Франсуаза всегда навещала их. К ней могли обратиться и с такой просьбой: “Вам так везет, купите для меня билет Национальной лотереи”».
Наконец, стоит упомянуть об истории, которая чуть не приобрела масштабы государственной. На одном из обедов Клод Помпиду рассказала Франсуазе Саган, что она разбила машину и ей не нравится, как ее возит шофер отеля «Матиньон».
«Я дам тебе свою», — сказала ей Франсуаза. На следующий день она распорядилась, чтобы ее «бристоль» перегнали к особняку Помпиду на набережной Бетюн. Чтобы отблагодарить Франсуазу за этот неожиданный подарок, супруга премьер-министра отправила ей негритянскую статую.
Вероника Кампьон, которой Франсуаза об этом рассказала, имела неосторожность пересказать историю Рене Винсенту, журналисту из «Пари-пресс». На следующий день в газете появилась заметка с юмористическим рисунком, изображавшим «астон мартин» в подарочном пакете. К ужасу Жоржа Помпиду, который увидел в этом намерение его дискредитировать. Он был в хороших отношениях с Пьером Лазаревым и позвонил главе «Франс-суар», ответственному также и за «Пари-пресс», с требованием удовлетворения и санкций против журналиста, позволившего себе «оскорбительную ложь».
Пьер Лазарев, необычайно расстроенный, пригласил Франсуазу Саган, которая прояснила ситуацию. Делу не дали хода, но Помпиду буквально возненавидели романистку, и, быть может, бывшая супруга президента до сих пор таит на нее злобу. Как бы то ни было, но Клод Помпиду отказалась дать Франсуазе Саган, представлявшей «Эль», интервью по случаю десятилетия Центра Жоржа Помпиду[258].
В этот день можно было умереть от тоски. Молодые люди в тропезианском доме наскучили ей со своими забавами под стать лицеистам: вся компания жалась к стенам, стараясь избежать пинка сзади. Этот инфантильный идиотизм заставил Франсуазу сбежать в Канны. Однажды в «Карлтоне», где она отдыхала вместе со своими родителями, ее поразила женщина, обладавшая необыкновенно благородной красотой, зрелой и завораживающей. Именно ее образ она воссоздала в чертах Анны Ларсен, «гранд дам» романа «Здравствуй, грусть!», персонажи которого отличались спокойствием и непринужденностью, а в их лицах читалась ирония и привычка властвовать.
