Ознакомительная версия.
– Мы уже все это проходили. Для народа ничего не поменяется. Конституция, которую предлагает оппозиция, уже была при Ющенко. Как следствие, противостояние двух ветвей власти, политический кризис 2007 года. Мы тогда еще под Конституционным Судом стояли, а регионалы и оранжевые людей привозили. Контингент там стоял такой, как сейчас на майдане, только флаги были другие и радикалов не было, – вспомнил Гена события своей молодости.
– Короче, понятно, почему майдан за Конституцию 2004 года. Если ее примут, они без работы не останутся. Депутаты в Верховной Раде перегрызутся, Президент их разгоняет, вот и работа. Только лозунги и флаги меняй. Нормальный бизнес, – сделал свои выводы Ахтыркин.
– Я думаю, что большая половина людей из тех, кто сегодня придет на пикет под Верховную Раду, не то что не знает отличий одной Конституции от другой, но даже не интересуется этим. Для них все равно, какая форма правления: президентская или парламентская, у них другая форма стимуляции. Помнишь, на Грушевского вэвэшники блокнот у задержанного нашли, в котором таблица была, а напротив фамилий цифры записаны за каждый день. Поначалу 100, потом 200, а напротив некоторых фамилий цифры 300 и 350, вы думаете, это он учет артериального давления у активистов вел? Кто лучше за новую Конституцию борется, тому больше дивиденды, остальным что останется. Так это был всего лишь десятник самообороны! Кто платит, тот и музыку заказывает, – высказав свою точку зрения, Иван встал, потянулся и продолжил: – Надоела эта политика, грязное это дело. Пойду на улице постою. Сегодня хорошо, дыма нет и солнышко иногда выглядывает.
– Подожди Вань, я тоже с тобой выйду проветриться.
На улице было по-весеннему тепло, лед около автобусов растаял, и между брусчаткой текли ручейки. Из автобуса выскочил Саркисов. Мимо стоящих милиционеров, разбрызгивая мокрый снег, проехал бульдозер, за ним следом оранжевый КамАЗ коммунальщиков.
– Сходим, посмотрим, что внизу творится? – предложил Сергей.
– Можно. Только разрешение спроси. Вон Силенков возле машины сопровождения стоит, курит, – кивнул головой Журба в сторону зам. командира.
– Таможня дает добро! Только сказал, чтобы защиту на себя надели, – сообщил запыхавшийся Саркисов.
– Ну, тогда пошли, – сказал боец.
Иван, Гена и еще несколько бойцов стояли возле «Газели» с громкоговорителем и смотрели, как бульдозер коммунальщиков сгребает лед и мусор по Грушевского и грузит его на оранжевые КамАЗы, которые стараются побыстрее уехать с неспокойной улицы. Лед был твердый, утрамбованный солдатскими ботинками, перемешанный с мусором и вмерзшими поддонами. Поэтому небольшой бульдозер упирался, пробуксовывал, выбрасывая из трубы клубы черного дыма, но все равно делал свою работу. Старичку было явно тяжело. На скосе, где все было превращено в грязь спускающимися и поднимающимися бойцами, лазили два парня в ярко-оранжевых жилетах, собирая и сбрасывая вниз дощечки с творчеством «Беркута» и вэвэшников. Внизу еще один коммунальщик собирал их и забрасывал в ковш бульдозера.
– Может, снимут? Смотри, уже бульдозеры мусор убирают, сегодня баррикады разберут. Может в Раде договорятся по нормальному. Должен когда-нибудь здравый смысл, наконец, наших нардепов посетить? – Гена потянул носом воздух, улыбнулся и продолжил: – Уже весна скоро. У нас в колхозе, у деда, сейчас технику к посевной готовят. Я до армии в тракторной бригаде работал, механиком. Хотя днем и солнце светит, а в цеху, где трактора делали, холодно. Буржуйку днем и ночью топят. На ней чайничек вскипятим. Как закипит, Маратович, это наш бригадир, прямо в чайник липы, мяты и веточек малины, вишни бросит, эх, такой запах по всему цеху идет. Сядешь возле буржуйки, чтобы потеплее было, и горячий чаек из старой алюминиевой кружки сербаешь, обжигая губы, и мед из трехлитровой банки деревянной ложкой с обгрызенным концом ешь. Помню, губы печет, кривишься, а Маратыч учит: «Ты, как сербаешь, до кружки губами не дотрагивайся – пообжигаешь».
Весь свой рассказ Гена сопровождал жестами, показывая, как пил чай и ел ложкой мед, при этом мечтательно улыбаясь.
– Ох, и горазд ты, Геша, рассказывать, уже слюни катятся, пойдем наверх, в палатку, там конечно таких вкусняшей нет, но чайку горяченького с бутербродом перекусим.
Наверху возле палатки пришлось немного постоять, подождать, пока все докурили.
– Смотрите, майдановцы зашевелились, со щитами перед вэвэшниками строятся, – громкими словами обратил внимание на происходящее Сергей Саркисов.
Все с интересом рассматривали маневры радикалов, которые вновь распалили потухшие колеса, снова черный дым войны стал подниматься вверх. Со стороны милиции все пришло в движение. Вэвэшники стали стучать по щитам, противники ответили им тем же. Забегали солдаты, усиливая шеренги и выстраивая новые. На улице стоял грохот. Коммунальщики, увидев, что дело пахнет керосином, быстро догрузили КамАЗ и уехали. Шеренги майдановцев выстроились перед солдатами и замерли, позади них поднимался густой черный дым от горящих покрышек, ложась на головы борцов за свободу. Через некоторое время покрышки потушили.
– Что, не нравится свежий львовский воздух? Мы им почти месяц дышали, – злорадствовал Саркисов.
– Наверное, переживают, что их баррикады разбирать будут, поэтому и всполошились.
– Пошли лучше чайку попьем, – позвал товарищей Иван.
В палатке было тепло, приятно пахло колбасой и чаем. Бойцы взяли по паре бутербродов, чай и отошли в сторону. Бойцы не успели еще прожевать по бутерброду, как в палатку заскочил Степаненко. Окинув взглядом находящихся внутри, он увидев Ивана с товарищами и крикнул им:
– Быстрее, там уже все наши построились, вас ищут!
Иван вместе с бойцами выскочил из палатки, где они пили горячий солдатский чай. Техники, убирающей Грушевского, уже не было. Внизу все так же стояли шеренги вэвэшников и майдановцев. Иван и все остальные побежали вслед за Американцем.
– Что, по рации не могли вызвать? – на ходу задал вопрос Иван.
– Так нельзя, приказ: в эфире полное радиомолчание. Тебе на мобильный звонили, а он в автобусе на зарядке, – ответил Американец.
Перед автобусами их ждал недовольный Григорий Иванович.
– Ну, где вы ходите? Командир уже к Раде ушел, там какая-то заваруха начинается. Правосеки и свободовцы подходят, хотят к Верховной Раде пройти.
Иван заскочил в автобус, схватил телефон, перчатки, из мешка достал баклажку воды, засунув ее под бронежилет. Встал в строй и колонна из двадцати человек во главе с Иванычем быстро пошла в сторону разрывов и поднимающегося вверх столба дыма.
Они глухо застряли на этом перекрестке и уже топчутся здесь минут двадцать, никак не могут двинуться вперед. Несколько раз пытались наступать, но камни и «коктейли Молотова», летящие с двух сторон, сводили на нет все попытки. Радикалы уже научились пользоваться щитами и, прикрывая ими друг друга, давали возможность тем, кто сзади, бросать камни и бутылки с зажигательной смесью. Внезапно впереди среди майдановцев возникло какое-то волнение. Сначала один, за ним второй и вот уже вся толпа бросилась бежать в Крепостной переулок, позади них начали мелькать шлемы и черная форма вэвэшников.
– Вперед!
Эта команда бросила лавину «Беркута» на прикрывающихся щитами радикалов. Иван бежал одним из первых. По щиту сидящего на колене боевика он перескочил за спины ошеломленным обороняющимся, еще не успевшим ничего понять. Прямо перед Журбой стоял радикал в камуфляже с велосипедным шлемом на голове и, дико вращая выпученными глазами, что-то орал. Увидев материализовавшегося перед ним «беркута», он, поперхнувшись криком, махнул саперной лопаткой, блеснувшей на солнце остро отточенным краем. Страха не было, мощная доза адреналина и злость заставляла тело работать быстро и четко, как на тренировках. Иван отклонился назад и острый край рассек ткань бронежилета, царапая лист металла. Тут же кулак бойца врезался в лицо радикала. Сзади подбегали товарищи, сбивая с ног боевиков и подавляя сопротивление. Журба тоже добавил для острастки и, подхватив валяющийся щит, брошенный убегающими радикалами, побежал вперед. Сопротивления уже не было, еще несколько минут назад храбро обороняющиеся активисты бежали испуганным стадом, сбивая друг друга с ног, в сторону Грушевского. Сзади, не давая им остановиться – «Беркут» и внутренние войска. К стенам зданий прижимались кучки не успевших сбежать радикалов. Они стояли грязные, оборванные, окровавленные, моргающие от страха. Бросали палки, биты, поднимали руки – так высоко, как могли. Растерянные, подавленные, пережившие тяжелый психологический шок. Это были не те храбрецы, бросающие издалека камни – жалкая толпа, сдающаяся на милость победителя.
– Страшно, суки? – подскочил к ним Ахтыркин, улыбаясь своей фирменной улыбкой людоеда.
– Да! Да! – закивали перепуганные майдановцы. Жалости к тем, кто еще несколько минут назад пытался тебя покалечить или убить, кто с удовольствием бросал камни и бутылки с «коктейлем Молотова», увеча твоих товарищей, Иван не испытывал никакой. Более молодые коллеги обгоняли его, он, уже пыхтя, перешел на шаг. Старика, поднимающего велосипед, Журба заметил сразу. Переступив через валяющегося боевика в армейской каске, скрюченного и жалобно скулящего, Иван отвлекся, а когда поднял голову, увидел деда. Он явно здесь был посторонний, смотрел на все происходящее удивленно-испуганными глазами, на щеке у него была ссадина с запекшейся кровью.
Ознакомительная версия.
