Больше мы про судьбу его, да в общем-то, и начпо нашего, не слышали.
Лет пять.
А лет эдак через пять или больше — за временем не помню точно — кладет мне начальник кадров бригады на стол письмо. Мол, обратился к нам и т. д и т. п. господин (уж 90-е на дворе были) Иванов с просьбой… В связи с чем просим направить на него характеристику…
Начальник кадров не виноват, конечно. Но убегал он от меня быстро. А характеристику я сам написал. Постарался пообразнее, впрочем, без особого фанатизма в употреблении ненормативной лексики.
На этом наши взаимоотношения закончились… я надеюсь. Только вот когда вести по телевизору из Чувашии — у меня напрягается все… Вдруг знакомую фамилию услышу? В роли борца за светлое капиталистическое будущее, пострадавшего от гнусных сатрапов коммунизма… не дай бог такого.
Шизофрения… Как и было сказано.
Не вызовут…
Нет.
Не так.
Сначала — как будто кто-то там, наверху, веселый и улыбающийся — конечно улыбающийся — макает кисточку в желтую краску и слегка проводит по ней пальцем.
А здесь -
Здесь — мелкие желтые брызги вдруг вспыхивают в ярко-зеленой еще листве.
И — будто кипятком по нервам — каждое новое желтое пятно… шорох первых опавших вдоль бордюра… первые порывы ветра…
Ветер.
Он будет дуть теперь и дуть, раскачивая ветви и обрывая золото…
И с каждым его порывом, с каждой метнувшейся за окном изломанной тенью ветки, снова и снова в сердце будет нарастать мутная глухая тоска.
Но -
Не вызовут…
А по ночам все труднее и труднее будет успокоить этот глупый комок слева в груди.
Он не понимает, что -
Не вызовут.
Он — там.
Он слышит в шорохах за окном городской квартиры — Посвистывание ветра в неплотно задраенном иллюминаторе…
Стук — отдающийся вдруг дрожью в корпусе корабля — якорь-цепи по палубе…
Не ты.
Он,
Он не понимает, что —
Все кончилось.
Десять лет назад кончилось.
Он все еще сомневается -
Не сорвет ли? Держит ли якорь?
Свист ветра — стук якорь-цепи — … нет.
Сегодня не сорвет.
Мостик.
Надо позвонить на мостик.
К телефону -
Нет.
Это не ты.
Это он.
А телефон — молчит… Уже столько лет.
По главной базе не объявлена штормовая готовность.
Ветер.
Нет.
Не так.
Не вызовут. Не вызовут по штормовой.
А этот глупый.
Он привык за почти двадцать лет -
Если ветер — надо идти.
Там, где-то там рвет с якоря корабли. Надо штормовать.
Где-то — бьет с размаху об стенку и рвет швартовы.
Он привык — надо штормовать.
Это не страшно, если рвется сорокамиллиметровый стальной, он не убьет…
Хуже, когда рвется капрон — он как резина — и если не уйти — как резинка может смять, сбить, порвать и железо — и человека.
Это страшно… Людей надо убрать…
Нет.
Не вызовут.
Просто -
Опять, хоть раз в году, но -
Опять — нет сна.
Чай, сигарета.
И -
Мечущиеся за окном ветви…
И -
Свист и завывание ветра…
И -
Нет сна.
Хотя бы раз в году. Хоть и прошло десять лет.
Потом — все же сон.
Все равно придет, заставит забыться…
Но — и там, во сне — надо штормовать когда — ветер.
Шторм.
И ползущий якорь.
И ветер.
Ветер.
Штормовать…
Нет.
Не вызовут…
«Четыре года рыскал в море наш корсар»
Ну не четыре, конечно, нет, «всего-то» шесть месяцев… с одним заходом…
И вот — телеграмма долгожданная: «Вам сняться, следовать, проливы пройти…»
Это значит — все. Окончательно.
Проливы заказаны — уже не продлят, срок определен — так по «Соглашению о статусе Черноморских проливов»… Хороший город Монтрё в Швейцарии, и год 1932 — тоже хороший. Как подписали — так и живем…
То есть — кончилась боевая.
… «В боях и штормах не поблекло наше знамя»…
Не поблекло.
А что?
Задачи — все порешали. И неплохо. Хоть порой и на голодном пайке сидели, и ракеты по погребам врукопашную таскали… И за авианосцем следили… с нашим-то ходом и локацией. Нет. Не поблекло. Хорошо отслужили. И народ в общем-то не подвел…
«Мы научились штопать паруса, и закрывать пробоины телами»…
Ну конечно — не совсем — а ведь многому научились. Уж по крайней мере, экипаж — тот, что шесть месяцев назад — и тот, что сейчас — разница.
Ладно.
— Мостик — командир!
— Есть!
— Учебная тревога. Корабль экстренно к бою и походу приготовить!
— Есть!
Аж в трансляцию чувствуется, что улыбается. Улыбайся. Кончилась.
Все знают, все ждали.
Дзин… Дзин… Дз-з-з-з-з…
— Учебная тревога! Корабль экстренно…
«На нас глядят в бинокли, трубы сотни глаз»…
Что она прицепилась, песня эта…
Глядят…
А ведь и пусть поглядят!
— Мостик — командир! Трансляторщика ко мне!
— Есть.
…
— Товарищ командир, матрос Постнов…
— Коля, у тебя Высоцкий есть? Песня про корсара?
— Есть.
— Сейчас пойди, приготовь — и по моей команде — по верхней палубе врубишь.
— Есть.
Аж пыль из-под копыт. Улыбается. Ну и хорошо — вместе поулыбаемся.
Пора на мост.
— Смирно! Товарищ…
— Вольно! Давайте, давайте, по плану.
«И видят нас от дыма злых и серых…»
А вот уж фигушки.
Ну а пока — как там… Телеграф сдали. Проверить. Утвердить ход. Машина готова. Часы и курсоуказатели сверены. Локация.
— Штурман, нанеси-ка на планшет позицию в точке поточнее.
— Есть.
Переглядываются. Не понимают пока. И хорошо.
Так. Якорь выберем — вперед — потом так… так… — и потом — сюда… Нда-а-а, за песню — не успеем, но…
— Корабль к бою и походу готов!
— Есть! Боевая готовность — два. Машине готовность к даче хода — немедленная, рулевому, радиометристам, боцкоманде от мест не отходить. Экипажу переодеться в первый комплект рабочего платья. Через десять минут — построить по большому сбору.
…
— Товарищ командир. Экипаж по большому сбору построен!
— Есть. Экипаж построить по правому борту, от юта. Интервал — полметра. Офицерам, мичманам — построиться на правом крыле ходового мостика.
— Есть!
— Пошел шпиль.
Построились. Ну:
«Но никогда им не увидеть нас — прикованными к веслам на галерах»…
— Якорь встал!
