я, — я хочу жить здесь.
— Вы читали его лекции? — спросила она несколько холодно, как мне показалось.
— Лекции? — повторил я тупо. Я не знал, что существуют лекции, которые надо изучать. Мое положение становилось все более безнадежным.
— Имеется целый курс лекций. Боюсь, что вы не сможете принять участие в его работе, — сказала она твердо, — пока не пройдете весь курс.
— Сколько времени на это потребуется? — Мое сердце замерло.
— Около четырех лет.
Четыре года! Возражения были бесполезны! Когда я мысленно возвращаюсь к этой встрече, я думаю, что она, вероятно, пыталась несколько умерить мою абсурдную самонадеянность и уверенность в том, что стоило мне только появиться и меня встретят радостными криками: «Вот вы и приехали!» На самом деле требования к поступлению не были столь строгими в этом смысле. Однако такой метод обычно справедливо используется, чтобы удостовериться в душевной искренности претендента. Но тогда мне это не показалось справедливым. Позже я узнал, что хозяйкой была Сестра Гьянамата, наиболее продвинутая из учениц Парамахансы Йогананды. Сама она была замужем, и поэтому ей пришлось ждать годы, прежде чем быть принятой в это сообщество. Поэтому перспектива ожидания не казалась ей слишком большим испытанием.
— Что ж, — размышлял я, воодушевляясь, — это еще не вердикт Йогананды. — Подавляя разочарование, я спросил, как добраться до церкви Голливуда. Сестра Гьянамата дала мне адрес и номер телефона. Вскоре я уже был на пути в Лос-Анджелес.
Пока я ехал, приступы негодования (по поводу ее недоверия) чередовались с отчаянными молитвами о моем приеме. Впервые в жизни я столь отчаянно жаждал чего-то. Они не смогут, они просто не должны мне отказать!
В какой-то момент, думая о хозяйке, я почувствовал, что мой мозг готов расплавиться, как воск, от негодования, но вдруг вспомнил ее глаза. Они были очень спокойными и даже, как я с изумлением понял, мудрыми. Конечно, в ней было нечто большее, чем я увидел. «Прости меня, — молился я, — за то, что я осуждал ее. Во всяком случае, мне не следовало думать о ней недоброжелательно. Она просто выполняла свой долг. Но теперь я понял, что она — великая душа. Прости меня!»
Казалось, во мне поднялось и покинуло меня какое-то облако. Сердцем я понял, что принят.
В Лос-Анджелесе я сдал чемодан в камеру хранения автобусной станции и сразу же направился к бульвару Сансет 4860, где находилась церковь. Было около трех часов пополудни. Утренняя служба уже давно закончилась, и, за исключением нескольких человек, в здании никого не было. Из-за длинного стола в конце комнаты меня приветствовала леди.
— Чем могу вам помочь?
Я объяснил цель своего визита.
— О, боюсь, что вы не сможете увидеть его сегодня. Он очень занят.
Мое отчаяние возрастало с каждой минутой. «Когда я смогу видеть его?» Она полистала небольшую книгу на своем столе. «Время его встреч и визитов расписано на два с половиной месяца вперед».
На два с половиной месяца! Сначала мне говорили, что не смогут меня принять ранее, чем через четыре года. Теперь, что я не смогу даже увидеть его целых…
— Но я ведь приехал из Нью-Йорка, лишь бы увидеть его!
— Вот как? — Она улыбнулась сочувственно. — Как вы узнали о нем?
— Несколько дней назад я прочитал его автобиографию.
— Так недавно! И вы так вот сразу и приехали? — сказала она несколько более сухо. — Обычно нам предварительно пишут. Вы писали нам?
Я уныло признался, что даже и не думал об этом.
— Ну что же, жаль, но вы не сможете встретиться с ним ранее, чем через два с половиной месяца. А пока, — продолжала она, слегка оживляясь, — вы можете изучать его лекции и посещать здешние службы в церкви.
С тяжелым сердцем я медленно обходил помещение церкви, изучая обстановку, архитектуру, окна с витражами. Это была красивая церковь, достаточно просторная, чтобы разместить на своих скамьях более ста человек, и притягательно тихая. «Чудесное место для спокойной медитации», — думал я. Однако состояние моего ума было совсем не созерцательным. Я пребывал в смятении.
«Вы должны принять меня! — молил я. — Вы должны! От этого зависит вся моя жизнь!»
Двое или трое сидящих в церкви были монахами из главного управления Общества Самоосознания в Маунт-Вашингтоне (район Хайленд-Парка в Лос-Анджелесе). Я заговорил с одним из них. Его звали Норманн, он был высок ростом, хорошо сложен, с добрым и кротким взглядом. Он коротко рассказал об их жизни в Маунт-Вашингтоне и об их ученичестве у Парамахансы Йогананды. «Мы называем его Мастером», — сказал он мне. Из «Автобиографии Йога» я уже знал, что так сам Йогананда обращался к своему гуру. Это обращение означало почтение, а не раболепство.
Какими увлекательными были для меня рассказы Норманна о Маунт-Вашингтоне! Я просто должен стать частью этого удивительного образа жизни. Я принадлежал ему. Это был мой дом.
Норманн указал на двух молодых людей, спокойно сидевших позади нас, ближе к входу.
— Они тоже хотят войти в общину, — заметил он.
— Сколько они уже ждут?
— О, немного! Несколько месяцев.
Опечаленный, я еще некоторое время бродил по церкви. Наконец меня осенило! Может, я просто еще не готов и поэтому для меня закрыты двери. Я решил, что если это так, то мне следует немедленно поселиться на холмах близ Голливуда, регулярно посещать церковные службы, изучать лекции и — вздохнул я — ждать. Когда я буду готов, Мастер узнает об этом и призовет меня.
Приняв такое решение и без малейшего расстройства в сердце я направился к выходу.
Несомненно, мне был нужен этот урок смирения. Вероятно, прежде у меня все шло слишком гладко. Может быть, я был слишком самоуверен. Во всяком случае, как только я пришел к мысли, что действительно мог быть духовно неподготовленным, — ситуация резко изменилась. У выхода меня догнала секретарь (как я узнал позднее, ее звали Мэри Хэкменд).
— Поскольку вы приехали издалека, — сказала она, — я сейчас спрошу Мастера, не сможет ли он принять вас сегодня. — Через несколько минут она вернулась.
— Мастер примет вас следующим.
Меня проводили в небольшую гостиную. Мастер стоя беседовал с учеником в белом одеянии. Перед тем как удалиться, молодой человек встал на колени, чтобы коснуться ног Мастера. Как я знал из книги Йогананды, это был традиционный для индийцев знак почтительности; такой знак уважения воздавался родителям, старшим, а также гуру. Через минуту я остался наедине с Мастером.
Какие большие, сияющие глаза приветствовали меня! Какая сострадательная улыбка! Мне никогда прежде не доводилось видеть такого божественного обаяния в лице человека. Мастер сел на стул и указал мне на диван
